Ровно 90 лет назад на карту Европы вернулось польское государство. Лидером довоенной Польши стал маршал Юзеф Пилсудский — закоренелый националист и русофоб, уничтоживший десятки тысяч русских солдат в лагерях.
Он пытался грубо ассимилировать украинцев и белорусов, стремясь к Чёрному морю. Но в итоге всё закончилось крахом, чего не желают помнить его последователи в лице экс-президента Леха Качиньского.
Период между 1920 и 1940 годами в Европе можно назвать торжеством диктаторских режимов. Это было нечто похожее на цепную ядерную реакцию. Осенью 1922 года к власти в Италии пришел фашист Бенито Муссолини. На следующий год произошли военный путч в Болгарии и фашистский (во главе с Гитлером) в Германии. Первый был успешным, а второй провалился, хотя это не помешало Гитлеру прийти через 10 лет к власти демократическим путем и установить диктаторский режим. Генерал Примо ди Ривера взял власть в Испании, а после победы в стране демократических сил в 1930 году через девять лет стал диктатором генерал Франко.
В 1925 году был наделен чрезвычайными полномочиями президент Албании Ахмед Зогу.
В мае 1926 года совершили военный переворот: в Польше Юзеф Пилсудский и в Португалии генерал Антониу Оскар ди Фрагозу Кармона. В конце того же года в Литве была установлена диктатура националистов во главе с Антанасом Сметоной. В марте 1933 года в Австрии победили фашисты во главе с Энгельбертом Дольфусом. Через год в Эстонии фактическим диктатором стал Константин Пяст, а в Латвии — Карлис Ульманис. Затем настал черед генерала Иоаниса Метаксаса в Греции, а также короля Кароля II в Румынии. В СССР во второй половине 1930-х годов установилось по существу единоличное правление Сталина.
Нет оснований считать такое явление случайным. Мы не станем его анализировать подробно. Отметим только, что оно началось после Первой мировой войны и череды революций в Европе, а самое главное — после установления Советского Союза и развернувшегося коммунистического движения во многих странах. Этот процесс одинаково сильно пугал как монархии, так и буржуазные демократии. Противостоять солидарности рабочих и популярности коммунистических идей в то время трудно было методами информационного давления, манипуляцией массовым сознанием. Тогда еще не было столь мощных и разнообразных электронных средств коммуникаций, как во вторую половину XX века.
Можно сказать: но ведь и в СССР сформировалась диктатура, да, так и называли: диктатура пролетариата, то есть значительной части населения, в отличие от диктатуры буржуазии. Реально это выражалось в господстве одной партии, а также возглавляющего ее вождя, партийного лидера, ставшего наиболее авторитетным государственным деятелем.
Надо учесть еще одно важное обстоятельство. Единовластие совершенно необходимо, а значит оправдано в трудных ситуациях, на войне или при подготовке к ней в условиях дефицита времени. Только так можно организовать, сплотить разрозненные группы и классы, оперативно согласовать их действия. Поэтому «популярность» диктатур может свидетельствовать о приближении критического периода военных конфликтов.
Вот и в Польше диктатура Пилсудского сложилась в смутное время крушения Российской империи, Гражданской войны и обретения Польшей независимости… Скажем так, весьма специфичной, под призором и в интересах Франции и Англии, во многом для противодействия Советской России. Все эти факторы содействовали установлению «пилсудчины».
Как мы помним, никакими твердыми политическими принципами диктатор Польши себя не ограничивал, вполне удовлетворяясь ненавистью к России, любовью к Родине и личными амбициями. Подняв знамя национализма, он выгадал: в стране преобладали поляки, сложился солидный буржуазный слой, а служащие и интеллектуалы по большей части были убежденными сторонниками западной ориентации, связывая ее с независимой и сильной Польшей. Правда, она не обрела этих качеств уже потому, что оставалась во многом форпостом западной буржуазной Европы.
Особого благородства как политик он не выказал. Иначе не стал бы, пользуясь благоприятным, как ему казалось, моментом, пытаться отхватить огромную часть российской территории. Кстати, у Советской России было тогда достаточно сил, чтобы продолжив, завершить победоносно войну с Польшей. Однако правительство во главе с В.И. Лениным на это не пошло: страна и так слишком устала от войн, страдала от разрухи и голода. Пришлось даже ради скорейшего заключения мира согласиться с аннексией западных земель Белоруссии и Украины.
Несмотря на такие уступки и стремление к мирному сотрудничеству двух стран со стороны советского руководства, Пилсудский сохранял глубокую неприязнь к России, даже уже освободившейся от монархии и предоставившей независимость Польше. Поистине, слишком часто он находился под властью эмоций, не считаясь с принципами.
Укрепление Советского Союза он воспринимал как угрозу для власти, установившейся в Польше: а вдруг и здесь произойдет социалистическая революция? Надо было противодействовать этому диктаторскими методами.
В советскую эпоху к довоенной политике «панской Польши» отношение было сугубо отрицательным. «Стремясь предотвратить назревавший в стране революционный взрыв, — сообщала БЭС 1955 года, — сохранить буржуазно-помещичий строй и господство иностранного капитала, польские фашисты во главе с Пилсудс-ким выдвинули демагогическое требование «санации» (от лат. запало — оздоровление) политической жизни страны, отстранили совершенно скомпрометировавшую себя правящую клику национал-демократов (эндеков) и кулацкой партии «плот» и в результате государственного переворота 12-13 мая 1926 года захватили власть. Установившийся фашистский режим… представлял интересы земельных магнатов, крупных капиталистов и иностранных империалистов. Правительство «санации» вело политику, направленную против жизненных интересов польского народа…»
Здесь нетрудно заметить политические перехлесты, хотя общая обстановка показана более или менее верно. Конечно, жизненные интересы значительной части польского народа были ущемлены в угоду правящим социальным группам. Но нельзя недооценивать силу национализма, который вдохновляет население страны, идейно его оплачивая. Ее умело использовал Пилсудский, одновременно поддерживая напряженность в отношениях с СССР, в котором он видел опасного соседа для Польши… Впрочем, возможно, что он вполне сознательно насаждал образ национального врага в лице Советского Союза (как прежде — в Российской империи). Ведь это надежный прием, способствующий укреплению собственной власти и отвлечения народных масс от тех проблем, которые существуют в стране.
Однако нельзя не признать, что в 20-е годы положение в Польше было очень тяжелым. Ее раздирали политические распри — да еще на фоне значительного снижения жизненного уровня населения, кризисных явлений в промышленности и сельском хозяйстве.
Недавняя Гражданская война в России была серьезным предупреждением для правящих кругов Польши, а также, конечно, для Пилсудского. Он решил, что лишь твердая власть позволит избежать этого и, быть может, спасти независимую Польшу. Возможно, он был, объективно говоря, прав, по крайней мере, на тот отрезок времени.
(В более далекой перспективе, уже после смерти Пилсудского, его внешняя политика содействовала агрессивным устремлениям Гитлера и отчасти определила начальный ход Второй мировой войны. В политике, да и в личной жизни тоже, очень нелегко соблюдать баланс ближних и дальних интересов. Искусством этим Пилсудский не владел, в отличие от Сталина.)
В начале 30-х годов, когда Сталин стал более непосредственно заниматься вопросами внешней политики, отношения СССР с Польшей были сложными и трудными. Пилсудский спокойно и даже благоприятно относился к нараставшим успехам нацистов в Германии, которые в большей мере вели антикоммунистическую, нежели реваншистскую, пропаганду, не затрагивая поначалу жизненных интересов Польши.
Это вполне устраивало и успокаивало стареющего варшавского диктатора. Он понимал, что усиление влияния гитлеровцев являлось своеобразной гарантией против расширения существовавшего до этого советско-германского сотрудничества в самых различных областях. Оно всегда воспринималось им очень болезненно. Больше всего он боялся этого сотрудничества в военном аспекте, поскольку образовался «спевшийся дуэт»: фон Секта и Тухачевского. Первый рассчитывал при нейтралитете Советского Союза или даже совместно с ним оккупировать Польшу и создать почву для ревизии Версальского договора. Для второго было очень желательно смыть с себя позорное пятно катастрофического поражения под Варшавой, когда он бросил на произвол судьбы свою армию.
Теперь перед паном Юзефом стояла задача не допустить подобного сотрудничества, вбить клин между Берлином и Москвой. Но до исполнения этой мечты было далеко и условия складывались неблагоприятно для ее осуществления.
Англия и Франция сами активно нарушали Версальский договор, перестав осуществлять военный контроль над Германией и постепенно сводя на нет получение денежных репараций с нее. Это делалось с очевидной целью направить возрожденный германский военный промышленный потенциал против Советского Союза. Судьба Польши, лежащей между Германией и СССР, Лондону и Вашингтону представлялась проблемой второстепенной.
Для современных правителей Польши, безоглядно ориентированных на Запад, было бы, пожалуй, полезно учесть этот исторический опыт. Удастся ли им сохранить реальную независимость своей страны, или их устроит незавидная роль экономической колонии, прежде всего США, орудием в их геополитической глобальной стратегии. Ведь дружественной Польше ГДР теперь нет, а объединенная «лучшим немцем» из Ставрополья Германия есть. И реваншистские союзы выселенных из Польши после войны немцев никуда не делись.
Подобные обстоятельства нынешних польских руководителей не беспокоят. А вот еще до войны стареющий маршал думал иначе.
Пилсудский предпринял некоторые шаги навстречу Москве. Они были ограниченными и непоследовательными, но все-таки дружественные, предполагающие некоторое сближение позиций двух стран.
Запад не выработал единого мнения в отношении возрождения германской военной машины. Франция была обеспокоена последовательной ревизией Германией Версальского договора и соответственным ослаблением своего влияния в Европе.
Она проявляла заинтересованность в сильном СССР, препятствующем германской агрессии. В свою очередь и Москва пошла навстречу Парижу. В отличие от Пилсудского, Сталин с особым беспокойством наблюдал за чрезвычайно быстрым ростом популярности и влияния национал-социалистов в охваченной социально-экономическим кризисом Германии. Советскому Союзу уже нельзя было строить свою европейскую политику, как прежде, без альтернативы отношениям с Германией, которая становилась опасным соседом. Москве было бы очень трудно наладить франко-советское сотрудничество без участия Польши — традиционной союзницы Франции. Помимо всего прочего, многое определяло уже само географическое положение Польши, граничащей с СССР. Поэтому Сталин рассматривал эту страну как мост, соединяющий Москву с Парижем.
В свою очередь и польское руководство под влиянием Франции летом 1931 года возобновило контакты с советским правительством. Обсуждалась возможность переговоров о заключении двустороннего пакта о ненападении. Однако он мог затрагивать интересы Германии, где правящие круги опасались возможности включения в польско-советский договор статьи о взаимной гарантии неприкосновенности границ. В этом они получили поддержку со стороны наркома иностранных дел СССР Литвинова (действовавшего, конечно же, не самовольно, хотя, судя по всему, без консультации со Сталиным, которого в то время не было в Москве). Он 28 августа 1931 года официально заявил в Берлине, что никаких переговоров между советским и польским правительствами о заключении пакта о ненападении «не велось и не ведется».
Современный исследователь М.М. Наринский отмечает: «Однако И. Сталин подошел к делу прагматически и широко. 30 августа 1931 года, Сталин, отдыхающий на юге, направил письмо Л. Кагановичу в Москву».
Содержание этого документа красноречиво свидетельствует о дипломатической предусмотрительности, мудрости Сталина. Он писал: «Почему не сообщаете ничего о польском проекте пакта (о ненападении), переданном Патеком (польским послом в Москве. — Авт.) Литвинову? Дело это очень важное, почти решающее (на ближайшие 2-3 года) вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению так называемого общественного мнения, сведет его к пустышке. Обратите на это дело серьезное внимание, пусть ПБ (Политическое Бюро. — Авт.) возьмет его под специальное наблюдение и постарается довести его до конца всеми допустимыми мерами. Было бы смешно, если бы мы поддались в этом деле общемещанскому поветрию «антиполонизма», забыв хотя бы на минуту о коренных интересах революции и социалистического строительства».
В соответствии с этим указанием Политбюро выразило недовольство руководству Народного комиссариата иностранных дел по поводу самовольного опровержения сообщений о переговорах с поляками.
По справедливому мнению М.М. Наринского: «Сточки зрения Сталина позиция Польши была ключевой для внешнеполитического положения Страны Советов — без участия Польши антисоветская военная акция со стороны Запада не могла быть организована.
Получив проект Патека, Сталин дал категорическое указание начать переговоры с Польшей. В письме Кагановичу от 7 сентября он обвинил Карахана (впоследствии участника антисталинского заговора Тухачевского-Енукиндзе-Ягоды. — Авт.) и Литвинова в том, что они «допустили грубую ошибку, для ликвидации которой необходимо более или менее продолжительное время». 20 сентября, отвергнув точку зрения Литвинова, Политбюро приняло окончательное решение: добиваться заключения пакта о ненападении с Польшей».
Этот пакт был подписан в 1932 году.
Как видим, Сталин, невзирая на принципиальные идеологические расхождения с паном Юзефом Пилсудским, постарался сделать все возможное для укрепления дружеских отношений с западным соседом. Между прочим, эта тема была затронута в его беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, состоявшейся в конце 1931 года. Людвиг высказал опасение некоторых немецких политиков о том, что мирный договор с Польшей будет означать разрыв со стороны СССР дружеских отношений с Германией, т.к. подтвердит концепцию Версальского договора, ущемляющего ее интересы.
«По моему мнению, эти опасения ошибочны, — ответил Сталин. — Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении… Если мы заявляем о своей готовности подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы… Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать. То, что делается вовне, неизбежно становится известным и внутри страны, становится известным всем рабочим и крестьянам. Если бы мы говорили одно, а делали другое, то мы потеряли бы наш авторитет в народных массах. В момент, когда поляки заявили о своей готовности вести с нами переговоры о пакте
ненападения, мы, естественно, согласились и приступили к переговорам».
В то же время Сталин постарался успокоить немецких политиков: «Является ли это признанием версальской системы? Нет. Или, может быть, это является гарантированием границ? Нет. Мы никогда не были гарантами Польши и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково мое твердое убеждение».
Сталинская внешняя политика означала не уклончивость или хитрости, а четкое обозначение позиции при уверенности в ее верности и справедливости по отношению ко всем государствам. Однако пан Пилсудский имел свое собственное представление о дипломатии по отношению к СССР. Он смотрел на улучшение отношение с Москвой только как на стимулятор сближения Варшавы и Берлина. Советский Союз оставался для него враждебным государством. Сталин же был заинтересован в том, чтобы противодействовать агрессивным устремлениям Германии, вынудить ее искать мирные пути разрешения тех проблем, которые остались со времени окончания Первой мировой войны.
По всей вероятности, Пилсудский всерьез уповал на гарантии неприкосновенности Польши, обеспеченные ее поддержкой со стороны Франции, а отчасти Англии. Его хроническая неприязнь к России резко ограничивала политический кругозор, мешая трезво оценить перемены, происшедшие в Европе и мире, а тем более предугадать дальнейший ход событий. В отличие от Сталина, он был только деятелем, но не мыслителем. У него не было иллюзий относительно того, куда может завести Германию реваншистское общественное мнение, требующее отказа от Версальского соглашения. Ведь в наибольшей степени отвечала таким устремлениям Национал-социалистическая рабочая партия Адольфа Гитлера.
Борьба за независимость Польши
Так уж получилось, что искренний польский патриот и диктатор Юзеф Пилсудский проводил политику, угрожающую независимости своей страны. А идейный противник панской Польши Иосиф Сталин старался всячески укреплять ее независимость.
Такое парадоксальное положение — не редкость в истории государств. Скажем, в СССР влиятельная группа патриотов России объективно выступила пособником расчленения великой державы, подрыва ее экономики, низведения до уровня слаборазвитой страны. Эти люди не понимали, что возврата к царской монархии нет и не может быть, что «Россия, которую мы потеряли» в 1917 году, вовсе не обладала благостным для большинства народа социальным устройством. Им не приходило в голову, что свержение советской власти означает господство алчной до материальных благ и личных капиталов буржуазии, а значит, быстрое превращение России в сырьевой придаток Запада…
Короче говоря, в политике следует прежде всего умело оценивать текущую ситуацию и предвидеть ее развитие (нечто подобное игровой стратегии, но значительно более сложной, чем, например, в шахматной партии, ибо приходится иметь дело со многими партнерами и противниками, интересы которых изменчивы).
Верность дипломатической стратегии Сталина подтвердилась в январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером Германии.
Приход к власти фашистов означал автоматически прекращение германо-советского сотрудничества. Этим решил воспользоваться Пилсудский. Он выдвинул свою концепцию «равновесия». Суть ее заключалась в использовании ненависти к коммунистам со стороны нового руководителя Германии и обусловленного этим резким противостоянием Третьего Рейха и Советского Союза. В результате, казалось, может чрезвычайно усиливаться, стать ключевой роль Польши в Европе.
Заигрывать следовало, согласно этой концепции, то с Берлином, то с Москвой, стараясь диктовать обеим странам — западной и восточной — польские условия. Таким путём предполагалось заставить Париж, зависимостью от которого Пилсудский уже давно тяготился, отказаться от назойливой опеки над Польшей.
Начать он решил с Москвы, пригласив на частную беседу посла СССР В.А. Антонова-Овсеенко — руководителя штурма Зимнего дворца в 1917 году. Маршал расспрашивал, в частности, гостя о строительстве Днепрогэса. Так как оба собеседника были активными участниками революции 1905 года, они предались воспоминаниям о ней. Разговор был малосодержательным, поверхностным и рассчитанным на внешний эффект. Аналогичным был и визит видного сторонника Пилсудского Б. Медзиньского в Москву. Однако Сталин сделал жест, который в ряде европейских столиц был воспринят как сенсация: пригласил представителя одного из антикоммунистических режимов и антисоветских государств на первомайский парад. При этом польскому гостю было определено очень заметное место на праздничной трибуне. Советский вождь понимал, что оказавшийся между «двух огней» (фашистской Германией и Советским Союзом) в дипломатической «ловушке» Пилсудский хотел бы из нее выйти через польско-советское сближение. Но его долголетняя русофобия, перешедшая в антикоммунизм и антисоветизм, мешали ему. Приходилось делать дружеские шаги осторожно, наблюдая за реакцией восточного партнера.
Сталин не форсировал события и постепенно наращивал число малозначительных соглашений с Польшей, чтобы те в свою очередь постепенно перерастали в крупные межгосударственные договоры. Его тактика оказалась правильной. Например, сначала были заключены соглашения о сплаве леса по Неману и передаче Варшаве польских архивов, находящихся в СССР (согласно Рижскому договору 1921 года). А затем был осуществлен переход к очень важным и взаимовыгодным договорам экономического характера.
Стремясь подчеркнуть ключевую роль Польши в центральной Европе и продолжая политику «равновесия», Пилсудский предпринял хитрый маневр. В середине сентября 1933 года он направился в свою резиденцию в Залещиках. Польские газеты сообщили, что вскоре туда последуют и другие руководители страны, а также премьер-министр Румынии и советский полпред.
Западная печать дополнила эти сведения домыслами. Так, «Дейли геральд» сообщила, будто в Залещиках состоялась секретная встреча И.В. Сталина с Ю. Пилсудским. На ней якобы говорилось о польско-советском военном союзе. Примечательно, что в эту дезинформационную кампанию включились даже японские газеты.
Преувеличивая масштабы и глубину польско-советского сближения, Варшава хотела устранить угрозу потери своего влияния в данном регионе. Одна польская газета писала: «Как бы Франция, а возможно и Англия, сблизившись с Россией, не заменили бы Польшу Россией согласно довоенному образцу».
А на германском участке польской внешней политики также использовалась тактика сближения и налаживания дружественных контактов. Сталин в ответ инспирировал в советской печати кампанию, акцентируя внимание на германской угрозе не только национальным интересам Польши, но и самому существованию польского государства.
Однако Пилсудский не внял этим предостережениям. В январе 1934 года он заключил польско-германское соглашение, имеющее антисоветскую направленность. Польша сблизилась с Гитлером настолько, что взяла на себя защиту германских интересов в Лиге Наций (после демонстративного выхода из нее Германии в 1933 году).
В аспекте геополитики это была далеко идущая стратегия. Заместитель Литвинова Б.С. Стомоняков писал: «Весь курс польской политики на сотрудничество с Германией диктуется спекуляцией пилсудчиков на японо-советской войне, перспектива которой лежит в основе всех их политических расчетов». В письме советника полпредства СССР в Польше Б.Г. Подольского Стомонякову перечислялись факты японо-польского военного сотрудничества: стажировка японских офицеров в польской армии, японский шпионаж из Польши против СССР, японские военные заказы польской промышленности и многое другое. Обратило на себя внимание в Москве и посещение Пилсудским японской миссии в Варшаве, поскольку в прошлом он бывал только в посольстве союзной Франции.
Связи с Японией у польского диктатора были давние. Ведь с японской разведкой он тесно сотрудничал, находясь в Токио, еще во время русско-японской войны. Польская разведка- дефензива- установила тесные связи со своими японскими коллегами, которых особенно интересовала многочисленная и разветвленная сеть ее агентов в СССР. Здесь тогда было очень много поляков не только среди рядовых тружеников (например, среди телеграфистов на железных дорогах), но и в руководящих кругах. В этой связи можно вспомнить одно из событий горбачевских времен. Тогда были объявлены нелепыми и сфальсифицированными обвинения в расстреле польских офиценров в Катыне (см. тут: http://www.forum-orion.com/viewtopic.php?f=451&t=6309 ) и сотрудничестве одновременно с японской и польской разведкой, предъявленные «невинным жертвам» сталинских репрессий. Конечно, среди них могли быть и оклеветанные, несправедливо осужденные.
Но сами по себе подобные обвинения нельзя называть нелепыми. Приведем один характерный пример. Начальник Восточного отдела польского Министерства иностранных дел Т. Шетцель в беседе с болгарским поверенным в делах в июне 1934 года заявил, что его страна «рассчитывает на то, что если на Дальнем Востоке разразится война, то Россия будет разбита, и тогда Польша включит в свои границы Киев и часть Украины».
Тем временем Литвинов, до прихода Гитлера к власти, неосмотрительно настаивавший на продолжении германо-советского сотрудничества, перешел в другую крайность, предлагая установить тесное сотрудничество с Западом против Третьего Рейха. Он предложил создать Восточный пакт, который объединил бы СССР, Чехословакию, Польшу, прибалтийские государства и Финляндию. То есть почти весь регион Восточной Европы, который поддерживали бы Франция и Англия. Однако Польша воспротивилась этому, требуя обязательного присоединения дружественной ей Германии к этому пакту.
Пилсудский предпринял хитрую попытку торпедировать Восточный пакт, предложив привлечь в него и Румынию. Тем самым нарушалась бы геополитическая антигерманская направленность пакта, призванного воспрепятствовать гитлеровской агрессии на Восток. Румыния принадлежала к Юго-Восточной Европе, а ее дипломатия четко выражала антивенгерскую и антиболгарскую линию. В то же время за Будапештом и Софией стоял Рим. Включение Румынии в пакт привело бы к его размыванию и резко обострило бы отношения Франции и СССР с Италией, его обе страны желали бы избежать.
Сталин разгадал замысел Пилсудского и успешно нейтрализовал его действия. Министру иностранных дел Румынии Титулеску советский вождь предложил подписать румынско-польско-советский протокол без вхождения Румынии в Восточный пакт. Тем самым Сталин добился и того, что давно существовавший румынско-польский военный союз утратил в значительной мере антисоветскую направленность, а Румыния прекратила попытки вступить в пакт.
Пилсудский попытался в противовес Восточному пакту создать союз Польши с Латвией и Эстонией. Но даже эстонская пресса отмечала, что в отличие от Восточного пакта, союз этих трех государств крайне маломощен и не способен обеспечить неприкосновенность их границ. Сталин, опираясь на поддержку Каунаса (тогдашней столицы Литвы), настроенного антипольски, опередил Пилсудского, пригласив в Москву министров иностранных дед Латвии и Эстонии. Он уговорил их не принимать польские предложения. Тем временем Пилсудский, проводя курс на хотя бы относительную изоляцию СССР, старался затруднить его вступление в Лигу Наций. И все-таки Сталин, действуя через Францию, добился поддержки большинства государств, входящих в эту главную тогда международную организацию.
Вскоре он решил использовать Париж и для нажима на Польшу с целью вступления ее в пакт. На этот раз французские дипломаты потерпели в Варшаве неудачу. Летом 1934 года Пилсудский демонстративно отказался от приема советских моряков, корабли которых нанесли дружеский визит в Польшу. Виленская газета «Слово» выступила с грубыми оскорблениями советских летчиков, входивших в военно-воздушную делегацию. Учитывая то, что все печатные материалы о визитах представителей Красной Армии в Польшу подвергались предварительной цензуре, было ясно, что эта «ложка дегтя» была пролита с ведома польского военного министра.
Антисоветские демонстрации пан Юзеф предпринял, ориентируясь на Берлин. Но ими он не ограничился, налаживая дружеские связи со своими опасными, но близкими ему по духу, западными соседями. В конце января 1935 года польский диктатор пригласил на охоту Германа Геринга, тогдашнего нациста № 2. Но когда Геринг предложил Пилсудскому организовать вместе поход на Украину, то неожиданно получил ответ от старого маршала: Польша заинтересована в мирных отношениях с СССР, с которым у нее общая граница протяженностью в тысячу километров.
Чем был продиктован этот ответ? Возможно, опасением осложнений с Францией — союзницей Москвы или стремлением обеспечить наиболее выгодные условия договоренности с Германией. Не исключено, что предполагалось таким образом усыпить бдительность Сталина. А он решил использовать слова Пилсудского для укрепления западной границы своей страны. В марте на переговорах с министром иностранных дел Англии Иденом он заявил о незыблемости внешнеполитической линии советского правительства соблюдать неприкосновенность польской территории. В ответ на информацию, переданную ему Иденом, Пилсудский тем не менее не пожелал смягчить свою антисоветскую позицию.
Политика «равновесия» продолжалась. Каковыми были бы дальнейшие ее перипетии, неизвестно, ибо в мае 1935 года Пилсудский скончался. Он так и не осознал, с какой стороны грозит Польше смертельная опасность. Его попытки заигрывать с западным соседом лишь усиливали его аппетиты по мере того, как росла военная мощь вермахта. Устойчивая неприязнь и недоверие Пилсудского к России — как царской, так и советской — делали его слишком близоруким политиком. Противопоставляя европейскую «западную цивилизацию» восточной, которую буржуазная пропаганда называла варварской, он совершал грубейшую ошибку. Ведь свирепые варвары напали на Польшу именно с Запада, подмяли ее под себя и двинулись дальше на Восток. А освободила ее именно советская страна, руководимая Сталиным. Но всего этого Пилсудскому так и не довелось узнать.