Разгон акции оппозиции у памятника Абаю Кунанбаеву на Чистопрудном бульваре в Москве, которая стала известна под названием «Оккупай Абай», привел лишь к тому, что лагерь недовольных властью переместился в сторону станции метро Баррикадная. Российский протест, внутри которого нашлись и желающие биться с полицией, и те, кто выражает свою политическую позицию чтением стихов у памятников, похоже, принимает долгосрочный характер. О том, чем опасны стремительные действия для обеих сторон конфликта, а также, чем «Оккупай Абай» отличается от аналогичных акций в США и Европе в интервью «Росбалту» рассказал эксперт Европейского совета по международным отношениям Бен Жуда.
— Что вы думаете о последних российских протестах? Насколько события мая отличаются от того, что мы видели зимой и ранней весной?
— Майские акции оппозиции, с одной стороны, являются продолжением того протестного движения, которое началось осенью. С другой стороны, они приобретают новый характер. Вообще, у каждого из протестов была своя особенная идентичность. Самое большое отличие, конечно, между мартовскими демонстрациями — мирными протестами среднего класса с налетом элитарности, и шествием шестого мая, где присутствие крайне левых привело к столкновениям. Но я не могу сказать, что я вижу какую-то тенденцию, которую можно проследить, начиная с декабря. Вместе с тем, можно сказать, что протест, изначально вызванный грязными выборами в парламент и направленный на исправление ошибок путинской системы с помощью проведения честных выборов, постепенно превращается в протест против Путина лично.
— После событий шестого мая некоторые эксперты заговорили о радикализации протестного движения в России. Правильная ли это постановка вопроса?
— Я лично не вижу особых изменений в риторике, например, Алексея Навального. Он и раньше говорил те же вещи в стиле «Мы здесь власть». Основное отличие в том, что в мае произошли столкновения, но, опять же, здесь непонятно, кто за ними стоял – были ли это какие-то засланные провокаторы или в стычки с полицией вступили отдельные члены движения. А вот «прогулка с писателями» сильно напоминала «мирные» митинги образца декабря-марта. Вместе с тем, нельзя не заметить, что число людей, жаждущих сразиться с полицией, немного возросло. Это характерно для тех движений, которые подавляются властью, но, по сравнению, например, с тем, как полиция реагирует на антиглобалистские протесты, регулярно проходящие в Лондоне, дела у российской оппозиции пока что идут весьма хорошо.
— Некоторые наблюдатель уверены, что участие в митингах – это своего рода развлечение для современных россиян. Что многие туда ходят за сильными впечатлениями, за адреналином, а вовсе не для того, чтобы бросить серьезный вызов власти. Правда это или нет?
— В краткосрочной перспективе да, а в долгосрочной — нет. У российского протестного движения по-прежнему нет центрального ядра, планирующего быстро захватить власть, как это было, например, у большевиков в 1917 году. Но, с другой стороны, я и не думаю, что это нужно. Главная цель протестного движения заключается в том, чтобы с помощью уличных манифестаций на уровне культурного восприятия изменить российское отношение к выборам, Путину, к цинизму властей. В долгосрочной перспективе это имеет огромное значение. Так, один из лидеров студенческого движения во Франции во время событий 1968 года недавно сказал мне, что это движение провалилось в том смысле, что тогда президент де Голль их разгромил. Студентам, несмотря на массовые беспорядки и столкновения с полицией, не удалось достичь большинства своих целей. Но «студенческая революция» 1968 года удалась в том смысле, что она изменило общество. Тот же президент де Голль, несмотря на то, что его партия затем триумфально выиграла выборы в парламент, вынужден был досрочно уйти в отставку. Это произошло на следующий год после студенческих волнений, когда де Голль, так же, как и Дмитрий Медведев, предложил обществу политреформу. Только он вынес ее на общенациональный референдум. Проигрыш этого референдума и стал концом политической карьеры французского президента.
— А если посмотреть на аналогичные события в США?
— Давайте вспомним американское протестное движение, которое носило преимущественно контркультурный характер. Начавшись с протестов против войны во Вьетнаме, это движение провалилась с приходом к власти президента Рональда Рейгана. Но его главный результат заключается в том, что когда в Америке выросло новое поколение, оно по своим принципам и убеждениям радикально отличалось от предыдущего. Я думаю, что такой подход к оценке последствий событий в России более продуктивен. Либеральные СМИ и гражданская активность сильнее влияют на восприятие страны элитами, чем все то, что Путин пытается предложить в качестве альтернативы. И это вполне может расшатать элиты, потому что оппозиционные каналы информации создают положительную повестку дня взамен системы кнута и пряника, авторство которой принадлежит Владиславу Суркову.
— То есть, динамика есть, изменения в России возможны?
— Я считаю, что изменения в России возможны при следующем раскладе. Во-первых, необходимо изменить ценности, во-вторых, нужно создать оппозиционное движение и в-третьих, надо сменить режим. Но для того, чтобы перейти ко второму и третьему пункту, нужно чтобы первый пункт был реализован на национальном уровне, чтобы это были массовые изменения, иначе это будет очередной проект элит.
— Что вы думаете о реакции власти, которая, с одной стороны, подавляет протесты, а с другой — игнорирует их существование?
— Сравнение «Оккупай Абай» с аналогичными акциями в Европе и США может объяснить, почему Кремль молчит последние несколько дней. Власть знает то, чего не знают протестующие – что и Occupy London, и Occupy Wall Street стали полным провалом для их организаторов и участников. Вначале все начиналось очень хорошо, люди были рады, что у них возникла площадка, где они могут выразить свои чувства, громко обвинить банки в том, что они не заплатили сполна за финансовый кризис и заявить, что финансовая система работает неправильно. Но очень быстро этот мейнстримовский протест превратился в движение, в котором стали доминировать крайние леваки, марксисты, которые совсем несимпатичны широкой публике. И протест стал терять популярность, потому что людей, приходивших на площадь, чтобы выразить солидарность с движением и протест против финансовой системы, встречали персонажи с коммунистическими флагами. Так что движение перестало быть реформистским и превратилось в антикапиталистическое, маргинализировавшись и утратив общественную поддержку. Однако «Оккупай Абай» — более успешный пример, потому что его участники нашли форму, в которую могут вписаться все. Внутри лагеря заметно уважение ко всем точкам зрения, а само движение носит радостный и праздничный характер. Именно поэтому я думаю, что Кремль в смятении. Он не знает, что делать, потому ожидаемой маргинализации российского протеста так и не произошло.
— Кремлевская пропаганда, оправдывая жесткий разгон митингов, всегда ссылается на западные демократии, которые также используют спецсредства. Насколько верна такая параллель?
— Я всегда говорил, что использование таких методов на Западе будет немедленно воспринято Россией и Китаем в качестве карт-бланша для разгона демократических протестов. Запад не должен был использовать эти методы, потому что внешнеполитические последствия этого были очевидны. Я постоянно повторял западным политикам и дипломатам, что Путин пристально следит за их действиями, и что если они применяют эти методы на Западе, Путин однозначно применит их у себя против демократических движений. Однако западные политики так и не поняли, что их действия внутри страны сразу попадают на телеэкраны в России, Китае, Иране и т.д.
-В чем вы видите главную опасность для протестного движения?
— Она заключается в соблазне начать действовать стремительно. В Англии у нас есть выражение: начал бегать до того, как научился ходить. Так вот, российской оппозиции нужно сначала научиться ходить, и только потом перейти к бегу.