Меня часто сбивает с толку одна вещь, касающаяся обозревателей, пишущих о России, особенно из крайне консервативного лагеря. Это их вера в то, что демократия является панацеей от всех социальных болезней: преступности, плохого здравоохранения и социальной изоляции (и их общее утверждение о том, что автократия — всему виной или, по крайней мере, сильно на это влияет).
Мое, возможно банальное, понимание заключается в том, что демократия является отличным решением, если проблема заключается в «неправомерном скоплении политической власти в руках никому не отчитывающейся элиты», но подобная демократия никак не связана с уровнем богатства в стране, уровнем преступности или демографическим показателем. Можно найти бедные демократии (Индия), демократии, потерявшие контроль над преступностью (Мексика, Колумбия), демократии с огромным разрывом между уровнем доходов (Бразилия), демократии с непредсказуемым и националистическим управлением в сфере экономики (Аргентина), крайне плохо управляемые демократии (Албания, Косово) и демократии с почти катастрофическими демографическими тенденциями (Греция, Япония).
Суть в том, что, если посмотреть на мир в целом, можно заметить, что существует множество стран с действительно либеральными и демократическими политическими системами и серьезными внутренними проблемами. Конечно же, можно поспорить, что демократии часто вовсе не идеальны, и что решить все вопросы невозможно, но именно демократия способна сделать больше для их решения, чем авторитарный режим. При прочих равных условиях, я бы с этим согласился. Но очень много людей наделяют демократию почти волшебными силами, способными решать все проблемы, тогда как очевидно, что подобной силы у нее нет. По моему неосведомленному мнению, демократия предпочтительнее других видов политических систем не в утилитарном контексте, а в силу гораздо более примитивных вопросов политической этики.
Дэвид Саттер (David Satter), гораздо более уважаемый и известный аналитик по России, чем ваш смиренный автор, недавно выступил с несколькими странными комментариями в отношении российской демографии, говоря о своей новой книге «Это было давно и неправда: Россия и коммунистическое прошлое» (It Was a Long Time Ago and It Never Happened Anyway: Russia and the Communist Past), в интервью Кэтрин Джин Лопес (Katherine Jean Lopez) из National Review Online.
Вот кусок, «застрявший» у меня в горле:
Лопес: Насколько ужасна демографическая ситуация в России? Что можно сделать в этом направлении?
Саттер: Демографическая ситуация действительно трагична. Неспособность России ценить личность отражается в общем отсутствии уважения к священности человеческой жизни, включая собственную жизнь. Недавно появились признаки того, что уровень рождаемости повышается, а показатели смертности в России уменьшаются, но долгосрочный прогноз не является оптимистичным. Лишь фундаментальные психологические изменения могут превратить Россию в нацию, которая хочет выжить.
Саттер высказал спорное предложение о том, что страны, уважающие «священность человеческой жизни» и прошедшие через «фундаментальные психологические изменения», обладают более позитивными тенденциями в сфере демографии, чем Россия, которая никаких таких изменений не производила. Раз долгосрочный двигатель демографии любого общества — это коэффициент рождаемости*, то стоит посмотреть на другие страны региона и сравнить их показатели с российским. Хотят ли более демократичные, законопослушные общества «выжить» больше, чем Россия? Существуют ли у демократических обществ более положительные «долгосрочные прогнозы», чем у России?
Как должно быть ясно из графика (смотрите в оригинале — прим. ред), уровень демократии общества никак не связан с долгосрочной демографической тенденцией. Причинно-следственной связи не существует. Чехия и Россия обладают почти идентичными показателями коэффициента рождаемости с конца 1980-х годов, несмотря на то, что их политические траектории быстро разошлись, так как одна из стран провела всеобъемлющую компанию по люстрации с тем, чтобы исключить бывших коммунистов из политической жизни страны. Действительно, если цель — повысить коэффициент рождаемости, тем самым укрепляя долгосрочную демографическую перспективу, явным решением является султанистская диктатура, как в Казахстане или Азербайджане.
На случай, если кто сомневается, я ни в коем случае не утверждаю, что Россия должна стать похожей на Азербайджан или Казахстан: было бы абсолютной катастрофой, если бы Россией управлял еще более персонифицированный и автократичный режим. Я лишь хочу сказать, что утверждение Саттера о том, что более демократичная и законопослушная Россия обладала бы лучшими демографическими показателями, ложно. Доказуемо ложно. Очевидно ложно. Демонстративно ложно. Некоторые страны Восточной Европы, которые на сегодняшний день обладают показателями рождаемости ниже российских, добились большего прогресса в «избавлении» от коммунизма, чем Россия добьется при любом хоть отчасти реалистичном сценарии развития событий: в Чехии и Польше большое число старых коммунистических функционеров оказались на скамье подсудимых, а также был открыт доступ к широкому архиву секретной полиции. Как и следовало ожидать, это никак не повлияло на их демографию. **
Российская политическая система должна стать более демократической и представительной, и, я надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем. Однако, если это случится, если российское общество сможет пройти через нечто напоминающее «фундаментальные психологические изменения», не существует причины ожидать какого-либо улучшения долгосрочной демографической перспективы. Восточноевропейский опыт отчетливо показал, что политическая демократия и уход от коммунистического прошлого ни в коей мере не гарантируют демографическую стабильность.
* Даже в разгар кризиса здравоохранения конца 1990-х годов и начала 2000-х российские мужчины жили на протяжении долгих лет после окончания их детородного возраста. Таким образом, хоть рост смертности и является явно нежелательным (плохо, когда люди массово умирают от заболеваний, которые можно было предотвратить), это не сможет значительно повлиять на долгосрочную траекторию демографического развития страны, которая определяется общим количеством родившихся людей и средним количеством детей в семье.
** Стоит отметить, что в бывшей Восточной Германии, которая пережила самую тщательную из всех стран Восточного блока «декоммунизацию» с тех пор, как она стала полностью функциональной либеральной демократией, уровень рождаемости был одним из самых низких в 1990-х годах. Потребовалось 18 лет после объединения Германии, чтобы восточногерманский показатель сравнялся с и без того крайне низким показателем Западной Германии.