Обсуждение отношений Франции и России (то же самое касается и связей с Китаем) зачастую сводится к представлению двух альтернативных подходов, между которыми нужно сделать вывод.
Первый заключается в постановке моральных ценностей на первый план, осуждению нарушений прав человека и посягательств на демократию в этой стране, а также критике поддержки, которую она может оказать репрессивным режимам на международной арене. Второй же принимает во внимание стратегический вес страны, ее положение в Совете безопасности ООН, нашу энергетическую зависимость от нее и привлекательность ее рынка, которые подталкивают политиков к тому, чтобы держать свои оценки при себе и уже тем более отказаться от публичного выражения несогласия. Моральный и реалистичный подход, то есть извечное веберовское противостояние между этикой ответственности и этикой убеждения.
Как бы то ни было, международную жизнь нельзя свести к такому категоричному разделу. Гораздо лучше было бы отталкиваться от того, что интеллектуалам и журналистам мало что известно об истинном положении дел, тогда как политические лидеры не должны зацикливаться на моральных принципах. Николя Саркози — это прекрасный пример того, кто сменил один статус на другой. В стремлении понравиться интеллектуалам во время президентских выборов он заявил, что никогда не пожмет руку Путину. Тем не менее, после избрания на пост президента Республики он стал первым главой страны-члена НАТО, который начал поставки в Россию военной техники, и поддерживал прекрасные отношения с российским руководством.
Но обязательно ли нам нужно придерживаться этой дихотомии риторики, которая связана с дихотомией статуса? Миттеран смог упомянуть Сахарова в разговоре с Кремлем, не вызвав при этом масштабного кризиса в отношениях Москвы и Парижа. Когда мы оцениваем наши отношения с Москвой, нужно забыть об иллюзии тех времен (они давно остались в прошлом, если вообще когда-либо существовали), когда мы были в состоянии навязать нашу волю другим странам, которым не оставалось ничего иного, кроме как ей подчиняться.
Резкая критика российской политики может понравиться определенной аудитории, однако она никак не отразится на курсе этой страны. То есть, соотношение сил нам нужно оценивать с реалистической точки зрения. «Если мы хотим изменить статус-кво, сначала нужно его признать», — говорил Эгон Бар (Egon Bahr), создатель «восточной политики», которая до сих пор остается прекрасным примером разумного курса по отношению к Москве. Сегодня проблема заключается в том, что восприятие России у некоторых во многом напоминает политику «ястребов» по отношению к Советскому Союзу. Это всеобщее осуждение, которое препятствует заключению любых, даже точечных соглашений.
Если Франция хочет продолжить играть активную роль на международной арене, она не может игнорировать вес России и Китая, как, впрочем, и любых других сильных держав. Стремление читать нотации, может быть, и приносит дивиденды во внутреннем плане, но не дает абсолютно никаких результатов на международной арене. К чему сводятся наши интересы в этом вопросе? Каковы наши реальные потребности и почему мы заинтересованы в сотрудничестве с Москвой? Так, например, мы вместе с Россией выступили против войны в Ираке, но сейчас не можем сойтись во мнении по поводу Сирии. Нам нужно работать, чтобы изменить позицию России по этой проблеме, не пытаясь при этом скрыть имеющиеся разногласия.
Россия — не союзник, но она может быть партнером. И ничто не обязывает нас всегда и во всем соглашаться с партнером. Каждый вопрос нужно разбирать по отдельности. И не стараться молчать обо всем, что мы не одобряем. Ни всеобщего осуждения, ни гробового молчания. Если мы хотим быть великой державой, нам нужно набраться смелости, чтобы не скрывать нашего несогласия с Москвой (как, впрочем, и другими столицами), и научиться сотрудничать с ней. Мы должны не пытаться выбирать между тем или иным подходам, а объединить их в одном.