С Александром Андреевичем Обушинским мы познакомились на митинге 9 мая. Одетый в форму, с медалями на груди, он стыдил омновцев, оцепивших «белоленточников». Обушинский и сам — бывший омоновец, прошёл Чечню, участвовал в боевых действиях. Но мирные митинги — не разгонял. А поэтому квартиру от нашей власти никогда не получит.
Александр Андреевич живёт в Жуковском, в бараке, построенном пленными немцами. С улицы он кажется обычным двухэтажным домом, зато попадая внутрь, содрогаешься: обвалившиеся, поросшие грибком стены, дыры в полу, испорченная проводка, бесполезные лампочки, свешивающиеся с потолка, как удавленницы. Некоторые квартиры выглядят будто после бомбёжки, в одном из подъездов обвалился лестничный пролёт. Вокруг сырость, холод и мрак.
Зимой батареи почти не греют, так что вода в трубах замерзает, а в доме холодно, как на улице. Несколько лет назад у дома не было крыши, а жильцы катались по комнатам на лыжах и умывались снегом. Крышу, после репортажа по местному телеканалу, всё же поставили.
В соседней комнате живёт 23-летняя Наташа, мать троих детей. Чиновники из домоуправа чуть ли не каждый день звонят, предлагая сдать её жильё таджикам, а на вырученные деньги выплатить долг за квартиру. «А я с детьми где буду жить?» — спрашивает она. «Где хочешь!» И постоянно запугивают: «Отберём детей!» Её комнату отремонтировать уже невозможно, всё такое ветхое, что кажется: ткнёшь пальцем в чёрную от грибка стену — проткнёшь насквозь. Пока что молодая мама ютится с детьми в комнате на втором этаже, в которой постоянно приходится делать ремонт: от сырости обои постоянно отклеиваются. Зимой здесь холодно, летом — блохи, и круглый год — сырой, спёртый запах. У детей бронхит и астма, Наташа постоянно лежит с ними в больнице. Комнату дали на три месяца, но она живёт два года, в постоянном страхе, что выгонят. А куда идти? На ремонт комнаты матери троих детей нет средств, а чиновники из домоуправления заселили дом азербайджанцами, вот только куда идут деньги от аренды — большой вопрос.
По соседству развернулась швейцарская компания «Нестле». Когда фабрике нужно было расширяться, снесли примыкавшее к ней общежитие, построенное в 70-х годах. А барак 40-х годов стоит… Швейцарская фабрика для чиновников важнее русских детей?! А рядом с железнодорожной станцией — роскошный церковный новострой из красного кирпича с золочёными куполами, арками и башенками. Но для жителей барака не нашлось в городе лишнего кирпича.
Видел бы Александр Андреевич, как отстроили город Грозный! Какие там площади, проспекты, небоскрёбы! Ветерану Чеченской и не снились такие дома…
Жильцов дома 17 в домоуправлении не любят: за ними числится долг по квартплате, а это, по мнению чинушей, — один из смертных грехов. Жители дома недоумевают, за что платить: батареи холодные, вода замерзает, дом рушится. Жильё в аварийном состоянии, правда, домоуправы считают его вполне пригонным для жилья. Подумаешь, рамы наружу вываливаются и лестничные пролёты падают!
Заходим в управляющую компанию, отвечающую за дом по Мичуринской улице. Начальник, бронзовый от загара, отмахивается от нас Жилищным кодексом, как иконой от бесов. А его заместитель, чернявый мужчина с лёгким кавказским акцентом, взяв моё удостоверение, спешно набирает номер. «Журналисты, с камерой», — прикрыв рот ладонью, бормочет он в трубку. А затем диктует мои данные: имя, издание, номер журналистского удостоверения. На стене — портрет Путина и Медведева.
У начальника от неожиданного появления журналистов трясутся руки, зато через фразу он прибавляет: «На основании Жилищного кодекса…» Послушаешь его — всё в рамках закона: вода в доме есть, свет есть — за остальное они не отвечают. На вопрос, за что берут деньги, твердит: «За обслуживание». Так ведь дом непригоден для жилья! А в ответ: «На основании Жилищного кодекса…» У гитлеровских палачей на Нюрнбергском процессе было то же оправдание: все они сжигали людей в печах на основании законов, приказов и директив…
На пороге появляется «крыша» — высокий рыжий бандит с огромным, как у батюшки, золотым крестом на груди. Взгляд стеклянный, рыжий то ли пьян, то ли под «кайфом», поэтому двух слов связать не может, тщетно пытаясь вмешаться в разговор.
— Вы же понимаете, кто там живёт, — понизив голос, шепчет чернявый.
— В доме живут дети.
Чернявый отмахивается.
— Хорошо, если дом рухнет, правда? — не сдерживаюсь я.
— Да, это было бы лучше всего! — горячо соглашается он. — Скорей бы рухнул! Всё равно не платят.
Растерявшись, я пытаюсь понять, шутит ли он. Но чернявый абсолютно серьёзен.
— Как вы считаете, можно жить в таком доме?
Вместо ответа заместитель тычет в нос калькулятором:
— У них долг в двести тысяч!
— Но там же холодно, как в сугробе! И потолки осыпаются!
— У них долг в двести тысяч! — упрямо твердит чиновник.
Разросшийся бюрократический аппарат стал государством в государстве. Чиновники высчитывают нас с точки зрения выгоды, списывая нерентабельных в утиль. Чиновникам — всё, народу — закон! При этом власть устранилась из всех сфер жизни. Тогда зачем нужна эта власть? В России всё, кроме церкви: ЖКХ, медицина, образование, социальная сфера, культура, — отделены от государства. А есть ли государство? Или только вялое, аморфное образование, скреплённое клейкой лентой СМИ?
«Мы воевали, а они воровали!» — с горечью говорит Александр Андреевич о власть предержащих.
В Чечне колонна, в которой следовал Обушинский, попала под обстрел. Александр Андреевич спас раненного генерала, вытащив его из-под огня, и сумел организовать оборону. Генерал клялся и божился, что век не забудет спасителя. Но когда генерал поправился, оказалось, что память у него — короче девичьей.
Перед первыми президентскими выборами в Гудермесе премьер-министр Путин, подарив бойцам памятные ножи, обещал: «Стану президентом — всё у вас будет!» «Путинский» нож Александр Андреевич кому-то подарил. А на обещания махнул рукой. Ему не привыкать…