Юрий Болдырев: «Нынешний Основной Закон потерял смысл»
Вчера довелось мне участвовать в открытом заседании Конституционного клуба, который создается на базе Фонда конституционных реформ. Читатель вправе удивиться: а это еще зачем? Какие такие «конституционные реформы» и кому они нужны?
Собственно, так и звучал первый вопрос. А именно: есть ли общественный заказ на конституционную реформу?
Мнения, понятно, разошлись.
Одни, не без оснований, утверждали, что фундаментальные дефекты нынешней конституционной системы ведут не просто к несбалансированности системы, безнаказанности власти и неэффективности государственного управления, но уже и к прямому стремительному разрушению государства. К деградации, потере хотя бы минимально необходимой обороноспособности, да еще и плюс к планомерной сдаче суверенитета, даже не дожидаясь внешнего силового давления.
Другие же, не возражая против такой оценки нынешней драматической ситуации, тем не менее, акцентировали внимание на вторичности правовых норм, в том числе, заложенных в Конституции, по сравнению с общественно-политическим процессом. И далее: если Конституцию вообще можно игнорировать так, как неприкрыто игнорируют ее сейчас наши власти, то что в ней ни напиши, это ничего не изменит.
И кто же здесь прав?
Как водится, и те, и другие.
Но вторые правы лишь, что называется, в статике – по состоянию дел на данный момент. Первые же правы, если рассматривать ситуацию в динамике, в том числе, в ретроспективе последних почти двух десятков лет.
То есть, понятно, общественно-политический процесс первичен – ведь не сами же собой появились именно такие нормы в нынешней Конституции. Не с неба свалились и не по ошибке были именно так сформулированы. А по воле стороны-узурпатора, победившей в госперевороте осени 1993-го года.
Но далее стоит напомнить, что к нынешней ситуации, когда Дума и Совет Федерации послушно ратифицируют присоединение страны к кабальному для России соглашению (о ВТО), аутентичного текста которого на русском языке нет в принципе, мы пришли не сразу, не мгновенно.
Из прошедших при нынешней Конституции почти двух десятков лет, первые шесть лет мы жили при еще весьма самостоятельном парламенте, который с переменным успехом, но противостоял прежним попыткам сдать всю страну сразу и оптом. А по таким важнейшим вопросам, как противодействие массированному насаждению режима «соглашений о разделе продукции» в недропользовании и «Европейской энергетической хартии», так даже и добивался успеха. Но…
Во-первых, руки тех, кто защищал страну, а таких в тогдашнем парламенте было суммарно большинство, тем не менее, были связаны. Связаны самой вторичной ролью парламента по нынешней Конституции и его целенаправленно ограниченными полномочиями.
И, во-вторых, деградационный процесс, которому не удалось тогда противостоять, постепенно привел к таким изменения в обществе, вследствие которых стало возможным формировать и такие парламенты (которые, к тому же, без реальных полномочий что-то всерьез изменить, стали обществу и не интересны), которые готовы послушно сдавать страну.
Так что же теперь? Что называется, «проехали»? Если процесс зашел так далеко, что от написанного в Конституции, уже ничего не зависит, важно лишь, как трактует это наш специфический «Конституционный суд», то зачем же занятым людям собираться и обсуждать что-то про Конституцию? Тем более, что, как отметил один из участников совещания, народ этим теперь уже точно не увлечь – он «ни в какие конституции не верит»?
Что ж, если и меня спросить, считаю ли я, что подготовка новой Конституции сейчас – самое важное дело, то я отвечу – нет, не считаю. Но, с другой стороны, полагаю ли я правильным для какой-либо политической силы, альтернативной нынешнему режиму, идти к обществу без ясного понимания и четкого декларирования, что в фундаментальных правилах нашей жизни (которые и должны быть отражены в Конституции) надо радикально изменить, — нет, полагаю это ошибочным.
Тем более, что, применительно к изменившемуся миру и изменившейся в нем роли нашей страны, ряд положений нашей нынешней Конституции таит в себе уже слишком очевидные угрозы.
Например, напомню: когда осенью 1993-го года формулировалось конституционное положение о том, что «общепризнанные принципы и нормы международного права» являются составной частью нашей правовой системы, мы все еще ощущали себя одним из ведущих государств мира, авторитетно участвующих в выработке этих самых «общепризнанных принципов и норм». Более того, эти «общепризнанные» изначально формулировались, в том числе, на русском языке – наш язык был одним из пяти официальных в ООН. А ключевым органом, решавшим важнейшие вопросы, включая вопросы войны и мира, был Совет безопасности ООН, в котором у нас даже право вето.
Но мир изменился. Формальное право вето у нас все еще осталось. Но только, строго говоря, в органе, становящемся стратегически все более второстепенным. А на первый план вышла организация, которой – в ее нынешнем виде – в 1993-м году и вообще не было. Я имею в виду пресловутое ВТО, к которому мы только что присоединились. А война в современном мире ведется все более и более методами иезуитскими. То есть, не с явными противостоящими силами — как открыто участвующими в войне государствами, но методами существенно более скрытыми, завуалированными, чтобы, порой, и не вполне понятно было, против кого, собственно, воюешь. Ярчайшие примеры – успешно уничтоженная Ливия, а теперь на очереди Сирия. Плюс война ведется, разумеется, и разнообразными методами экономическими. А всю систему экономических взаимоотношений определяет совсем другая организация — ВТО, в которой не то, чтобы права вето, но даже и элементарного равенства с другими участниками (по условиям участия) у нас нет. Не говоря уж о том, что и наш язык в ней вообще не используется. И возникает естественный вопрос: а с чего это вдруг мы продолжаем соглашаться с тем, что «общепринятые принципы и нормы», которые вырабатываются теперь, практически, без нашего сколько-нибудь достойного участия, а в ряде случаев, есть основания утверждать, и напрямую против нас, мы должны покорно принимать в свою правовую систему, рассматривать как источник нашего национального права?
И это – лишь один пример, но очень важный.