На днях глава Чечни Рамзан Кадыров обратился к президенту Путину с не вполне обычной просьбой. Беспокоит Кадырова судьба народа рохинджа из Мьянмы, который, по мнению Кадырова, подвергается геноциду.
По мысли чеченского лидера, Путину стоило бы обратить внимание мирового сообщества на события в Мьянме. «Исламскому миру известно, что Владимир Владимирович Путин прилагает большие усилия для создания в России благоприятных условий для верующих разных конфессий», — мотивировал просьбу Кадыров.
Тут можно задаваться вопросом, с чего вдруг Рамзан Кадыров вообще заинтересовался далекой Мьянмой, когда у него есть вполне близкая Чечня, но интереснее другое. Обращение Кадырова вполне отвечает тому образу России, который пытается создать Кремль при взаимодействии с исламским миром. Образ если не влиятельного игрока, то, по крайней мере, авторитетного арбитра.
Попытки позиционироваться по отношению к исламскому миру именно в этом качестве наметились еще в начале 2000-х. Интерес, надо сказать, у России был вполне прагматический. Во-первых, авторитет в исламском мире объективно лишал аргументов радикальных исламистов внутри страны — в той же Чечне. Во-вторых, после 11 сентября и падения светского режима в Ираке угроза исламизации всего Востока стала вполне реальной, а падение в исламском мире авторитета США вроде бы открывало окно возможностей для России. Наконец, России интересно иметь бизнес-отношения с арабскими и прочими мусульманскими странами: от реализации крупных инфраструктурных проектов до торговли оружием. А для этого надо, как минимум, уважительно относиться к исламу.
Уже в 2003 году Путин попросил принять Россию в международную Организацию Исламская конференция (ОИК, с 2011 года — Организация исламского сотрудничества) — клуб мусульманских стран. Куда Россию и приняли в качестве наблюдателя. Тогда же в интервью катарскому каналу «Аль-Джазира» Путин объяснил стремление вступить в организацию тем, что «Россия, конечно, часть мусульманского мира». Цитата в данном случае вырвана из контекста (Путин говорил о том, что российские мусульмане, в отличие от европейских, — граждане России, и в этом смысле Россия — часть мусульманского мира), но вызвала оторопь у многих, кто не полагал увидеть Россию в этом качестве.
Понятно, что череда революций «арабской весны», уничтожившая почти все арабские светские режимы, вновь поставила ребром вопрос о формате сотрудничества с исламскими странами и роли России в мусульманском мире. Вариант с исламизацией еще недавно светских стран рассматривается в качестве одного из основных сценариев и для того, чтобы как-то сотрудничать с новыми властями, имидж «друзей ислама» будет нелишним.
Особых успехов, впрочем, Россия пока на этом поприще не достигла. Во-первых, у ислама и без нее довольно защитников — тут и Саудовская Аравия, и Катар, и Иран. И сомнительно, что для мусульманской улицы Владимир Путин может стать героем типа лидеров ХАМАС или иранского президента Ахмадинеджада.
Что не мешает надеяться на лучшее и пытаться встроиться в процесс, хотя бы и поддерживая мусульман в Мьянме. Так что странное заявление Рамзана Кадырова (казалось бы — где Мьянма и где Чечня) вполне в тренде российской внешней политики. И вполне возможно, что Путин и впрямь обратит внимание на далекую Мьянму.
Теперь посмотрим на то, как говорят об этой истории на Западе. Акценты расставляются по-разному, в результате чего образуется несколько полей обсуждения, в которых хорошо различимы оппозиции «кто против кого» или «что против чего».
Во-первых, это поле, образующееся вокруг темы «демократия vs. диктатура». Здесь, с одной стороны, выражается горечь по поводу того, что прискорбный конфликт этнически-религиозного характера тормозит переход Мьянмы от диктатуры к демократии. Вот уже власть было начала смягчаться, а президент Тейн Сейн старался сделать страну более открытой, но теперь введено чрезвычайное положение, и все переходные процессы будут заморожены (NY Times). С другой стороны, это разговоры о том, что Мьянма — это классический пример мимикрии под демократию ради налаживания отношений с Западом, но по существу она всё равно не демократия, раз проявляет агрессию в отношении этнического меньшинства и фактически лишает его гражданских прав (Аль-Джазира). Здесь же говорят о том, что мусульмане-рохинджа — это самая крупная бесправная группа в Азии, лишенная государственности и каких-либо прав.
Во-вторых, это поле разговоров об этнических конфликтах. Естественно, это обсуждается в том же русле, что отсутствие демократии, но акцент здесь на том, что никакое это не религиозное столкновение, а самая настоящая этническая чистка, как бы она ни называлась (NY Times). Здесь идет поиск исторических оснований и предпосылок, призванный обосновать тезис о том, что вызвало нынешний конфликт между буддистским населением штата Ракхайн и мусульманами-рохинджа, что на самом деле вообще самоназвание, а так это иммигранты-бенгальцы (и бирманцы их так и называют). В итоге речь идет уже о конфликте между бирманцами и бенгальцами, жертвой которого становятся иммигранты, и выдвигаются гипотезы о том, почему мировое сообщество так мало внимания уделяло этой проблеме. Здесь есть две прямо противоположные версии. Первая: Запад заинтересован в ресурсах Мьянмы и поэтому охотно закрывает глаза на бедствия угнетенного меньшинства. Второе: Запад заинтересован в ресурсах Мьянмы и поэтому не хочет ничего менять, а хочет использовать эту ситуацию как инструмент давления на правительство Мьянмы.
В-третьих, это широчайшее поле обсуждения собственно религиозного конфликта (например, Guardian). Здесь, конечно, тоже не обходится без разговоров о демократии и этнической принадлежности, дело, опять же, в расстановке акцентов. Здесь говорят о конфликтующих «буддистах» и «мусульманах» (что в общем общественно-политическом контексте дает фактически оппозицию между лицами «буддистской и мусульманской национальности»). Что характерно, в обсуждениях религиозного столкновения буддистского большинства (около 90% населения Мьянмы) с мусульманским меньшинством (4%) наблюдается полное отсутствие упоминаний о бирманских христианах, доля которых составляет всё те же 4%.
Во всех трех случаях мораль одна и та же. Мировое сообщество должно срочно оказать поддержку страдающему религиозному/этническому/правовому меньшинству. В этом смысле письмо Кадырова вполне вписывается в общий тренд. Здесь можно вспомнить сходные случаи, когда религиозный и политический контексты сливались в одну тему. Это, в частности, сирийская проблематика, где христианское меньшинство оказывается под давлением мусульманского большинства и под угрозой того, что если уйдет Асад, то власть окажется у враждебно к ним настроенных исламистов. В этом случае поддержка Асада, например, со стороны России может позиционироваться как поддержка местным христианам. Соответственно, США, выступающие против Асада и за демократию автоматически оказываются на стороне мусульман. Здесь уже начинают возмущаться американские христиане, которые говорят, что политические действия против Асада направлены и против их сирийских единоверцев.
Таким образом, возникает вопрос в том, как бы смотрелась российская поддержка мусульманам-рохинджа. С одной стороны, здесь есть описанный выше момент заинтересованности России в хороших отношениях с исламским миром. С другой стороны, интерпретация российской политики в отношении ислама имеет традицию, в которой она объясняется как антизападная в первую очередь. Можно вспомнить статью Уолтера Лакера, где он писал как раз об этом (у статьи есть продолжение) и высказывал опасения по поводу того, что обострение отношений с Западом посредством заигрываний с исламом не приведет Россию ни к чему хорошему. Следует отметить, впрочем, что эти тексты были опубликованы еще до «арабской весны», и с тех пор многое изменилось. В частности, именно западные правительства оказывали поддержку революциям на Ближнем Востоке и в Северной Африке, в которых важную роль играли именно мусульманские движения. Более того, в случае с Мьянмой вмешательство России, по крайней мере на нынешнем этапе дискуссии, было бы совершенно в русле западной риторики.
PS
Каждый год «Open Doors» публикует список «World Watch List», содержащий перечень стран и регионов, в которых чаще всего преследуют христиан. Вот список за 2012 год. В нем Чечня — на 20 месте. Это высоко или низко?