Четыре года прошло с того дня, когда грузинские войска вторглись на территорию Южной Осетии и разбомбили при помощи тяжелого вооружения и авиации Цхинвал и ряд других населенных пунктов.
Российская сторона вмешалась в качестве миротворческой стороны и «принудила к миру» Грузию. Этот конфликт вызвал большой резонанс в мире, и Россию пытались обвинить в развязывании войны против суверенного государства, однако со временем даже Запад согласился с тем, что действия России несли миротворческий характер. Несмотря на формально удачный исход операции, после него вошла в максимально активную фазу реформа вооруженных сил РФ. О неизвестных страницах этой войны, описанных в документальном фильме «Потерянный день», о действиях руководства РФ и о том, что было бы, если бы Грузия напала на Южную Осетию сейчас, рассказал Накануне.RU военный эксперт, публицист, офицер в отставке Владислав Шурыгин.
Вопрос: На Ваш взгляд, как за прошедшие четыре года изменилось отношение к войне 08.08.08 и к ее результатам?
Владислав Шурыгин: Какой-то особой коррекции не произошло, потому что политическая оценка была дана уже тогда. Это было достаточно наглядно, потому что шли прямые репортажи об агрессии Грузии. И сегодня, спустя четыре года, агрессор все так же считается агрессором, пострадавшая сторона все так же — пострадавшая сторона, и роль России все также миротворческая. Скорее, сейчас начали подниматься достаточно неудобные вопросы о неких неизвестных страницах, связанных с этой войной. Например, до сих пор идет очень большое обсуждение того, почему Россия отреагировала столь поздно, почему было потрачено почти 12 часов на принятие решения, хотя все было очевидно. Впервые начинает подниматься вопрос об ответственности высшего лица России, тогдашнего президента Медведева, который, располагая всей информацией, потратил несколько часов на то, чтобы отдать необходимые указания. Точно так же об ответственности говорится в отношении министра обороны Анатолия Сердюкова, который и тогда занимал этот пост, и начальника Генштаба Николая Макарова, который тоже тогда был в своей должности. Вот, скорее, сейчас обсуждения и разговоры ведутся вокруг этого. А все роли и оценки они уже расставлены и очень надолго.
Вопрос: Наверное, Вы имеете в виду документальный фильм «Потерянный день», который на днях появился в Интернете. Закономерно ли его появление, и насколько Вы ожидали анализа, сделанного под таким углом зрения?
Владислав Шурыгин: Я думаю, что этот фильм — первая ласточка, первая попытка заглянуть в те события на том уровне, на котором действительно принимались решения, на котором, что называется, шла машинерия этой войны. Это попытка, в этом смысле, чрезвычайно интересная, но, повторюсь, не окончательна. Сам фильм носит не то, чтобы скоропалительный характер, но он эпизодичный — по большому счету, это должна быть часть какой-то большой работы. В нем достаточно много нестыковок и много вещей, которые требуют дальнейшей расшифровки. Но сама постановка вопроса действительно интересна, она играет серьезную роль для будущих исследований.
Вопрос: Президент Путин вчера, комментируя информацию по началу войны в Южной Осетии, сказал, что операция началась 4 или 5 августа, и руководство страны «думало три дня». Как прокомментируете эти слова Путина?
Владислав Шурыгин: Я думаю, что он ответил в своей манере. Владимир Путин не любит выносить сор из избы, он чрезвычайно редко впрямую что-либо говорит о своих подчиненных или о своих коллегах, а на тот момент он сам являлся подчиненным. Думаю, что эта его уклончивость абсолютно объяснима, но это не снимает с журналистов и людей, имеющих к этому отношение, необходимости реагировать. Если расшифровывать слова Владимира Путина, что три дня занимались этой ситуацией, еще больше встает вопрос, почему решение было принято столь поздно.
Вопрос: На Ваш взгляд, с чем была связана задержка в принятии решения о вооруженном ответе на действия Грузии — с нерешительностью нового президента, нежеланием брать на себя ответственность, потерять лицо либерального президента, недостатком информации, или все вместе сыграло роль?
Владислав Шурыгин: Мы уходим вглубь конспирологии. Очень сложно предполагать, может быть чрезвычайно много факторов, как объективных, так и субъективных. Начиная от оглядок на позицию Запада и заканчивая просто персональной личной робостью и нежеланием рисковать жизнью людей и собственной карьерой. Мне чрезвычайно сложно взять и сделать какое-то однозначное предположение. Но, наблюдая ситуацию тогда изнутри, что называется, будучи участником определенной части этих событий, я могу предположить только, что Медведев, как человек такого либерального склада, находился под огромным прессингом собственного имиджа, как внутри России, так и на Западе. Он совершенно не стремился получить лавры милитариста и человека, который взял, да и начал войну. В какой-то мере, думаю, этот фактор точно существовал, но сколько других факторов было, сколько из них были более весомыми, а какие менее — требует других, более серьезных исследований.
Вопрос: Часто высказывается мнение, что если бы Россия отреагировала более оперативно, то ей было бы потом сложнее доказать, что агрессор — Грузия, а не Россия. Поспорите с такой позицией?
Владислав Шурыгин: Это легко опровергнуть, потому что такое мнение исходит от людей, которые в принципе не понимают саму машинерию войны. Для того, чтобы Россия не стала, что называется, агрессором, но при этом адекватно прореагировала, достаточно было сделать несколько вещей. Получив информацию о том, что грузины снимают свои посты, отвели миротворцев и перестали контактировать с нашим миротворческим контингентом, можно было на своей собственно территории, не переходя границу, провести мероприятия по мобилизации — поднять части постоянной готовности, дать им команду на выдвижение в Рокскому тоннелю. В этом случае, ночью, когда Грузия проявила агрессию, открыла огонь и начала вводить войска, через Рокский тоннель прошли бы не три батальона, которые генерал Хрулев на свой страх и риск спрятал в горах, а шли бы уже полноценным потоком войска, которые за первые ключевые сутки, за 12 часов, полноценно могли бы закатать грузинскую армию в бетон.
За эти часы можно было бы, не переходя границу, скрытно перебросить на ближайший аэродром авиацию и начать вести разведку воздушного пространства и территории Грузии. Тогда нашей авиации пришлось бы не с утра лезть под грузинские ракеты без какой-либо защиты, а с началом боевых действий провести ночью полноценную операцию по подавлению грузинского ПВО, завоевать превосходство в небе и к утру уже полноценно поддерживать наши войска. Одним словом, можно было провести очень много мероприятий, которые ни в коем случае не выставляли Россию агрессором, для этого нужна была, во-первых, политическая воля, а, во-вторых, военное мастерство. И в этом фильме генерал Балуевский открыто говорит, что существовали подготовленные планы действий, существовали отработанные варианты действий, но начальник Генерального штаба Макаров всем этим пренебрег, и только к утру начал, что называется, хоть как-то осмысленно действовать.
Вопрос: Еще часто озвучивается такая версия, что быстрая реакция России загнала бы конфликт внутрь, и угроза эскалации конфликта сохранилась бы в будущем. Что по этому поводу скажете?
Владислав Шурыгин: Я думаю, что это вряд ли бы случилось. Война не может остановиться и повиснуть в воздухе. Грузия, которая подготовила все для войны, после того, как были отданы приказы войскам и грузинские бригады вошли на территорию Южной Осетии, вошли в Цхинвал, они не смогли бы за минуты просто взять и развернуться. Грузия вынуждена была бы потратить как минимум сутки на то, чтобы остановить войну и начать отвод войск. Безусловно, не было бы такого оглушительного поражения Грузии, которая привела фактически к полной военной деструкции грузинской армии, но ценой такой более скромной победы были бы очень многие сохраненные жизни. Грузия, как Вы знаете, вышла из миротворческого договора и фактически растоптала его. В какой-то степени это развязывало нам руки и мы имели право на те же самые действия, которые мы провели с точки зрения защиты Южной Осетии и Абхазии, но потери были бы намного меньше.
Вопрос: События той войны показали, что армия была готова функционально к ведению боевых действий. Если бы война состоялась при всех равных условиях, но с армией в ее нынешнем постреформенном состоянии, это была бы другой войной или действия были бы аналогичными?
Владислав Шурыгин: Я думаю, что если нынешнюю ситуацию перенести в то время, то мое личное убеждение состоит в том, что Россия потерпела бы сокрушительное поражение. Все то, что получилось в результате реформы, я имею в виду тот контингент, который сейчас есть там и то нынешнее состояние пореформенной армии, которое есть, оно ни в коем случае не позволило бы сосредоточить такие большие силы и настолько уверенно действовать. Я считаю, что попытки прикрыть военную реформу ссылками на якобы неумелые действия российской армии в Южной Осетии являются преступлением должностных лиц, которые сами прикрывают собственное бездействие, свои ошибки.
Вопрос: Этот конфликт тлел достаточно долгое время до своей эскалации. Остаются ли на постсоветском пространстве точки, готовые перерасти в военные конфликты, в которые Россия должна будет вмешаться, так же как в Южной Осетии?
Владислав Шурыгин: Да, таких точек очень много. При накопленном потенциале конфликтов есть достаточно большое количество точек, которые могут вспыхнуть в любой момент. Есть конфликтные точки в Средней Азии, есть Грузия, которая до сих пор не признала и не собирается оставлять ситуацию с Южной Осетией и Абхазией и при любом удобном поводе попытается взять реванш. Есть проблемные точки, связанные с литовским населением, есть ситуация в Крыму с крымскими татарами.