В 2011–2012 годах российское руководство, видимо, впервые за последние 20–25 лет начало играть роль лидера интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Запустив обновленный процесс евразийской интеграции, Москва сумела навязать странам-партнерам тот формат интеграции, который больше соответствует ее интересам (именно, в том виде, как эти интересы понимает российский истеблишмент). Более того, в течение 1,5 лет Кремль сумел сохранить инициативу в этом процессе и не потерять динамику.
Те, кто рассматривают проект Евразийского союза как некую попытку Москвы противостоять процессу глобализации и создать некую собственную цивилизационную общность, очевидно, ошибаются. Евразийский союз (ЕАС) является продолжением европейской интеграции России, формой приближения России к Европе и США. Разумеется, западные политики волнуются по поводу того, чтобы этот интеграционный процесс не превратился в воссоздание СССР, но реальных предпосылок для этого на сегодняшний день нет. Как справедливо говорит известный белорусский аналитик Юрий Шевцов, Евразийский союз – это форма обеспечения единства Европы, а не ее разделения.
И вот здесь возникает поистине непростой вопрос: а на каких условиях будет осуществляться это сьлижение России (в формате Евразийского союза) и Большой Европы?
С одной стороны, очевидно, что за этой инициативой Владимира Путина есть серьезные договоренности между российской и европейской (прежде всего, немецкой) сторонами. И общее содержание этих договоренностей – именно в том, что Россия будет для Европы надежным поставщиком сырья и рынком сбыта, а Европа и США позволяют российскому капиталу участвовать в своих экономиках (приобретать активы), дают доступ к своим технологиям и включают Россию в общеевропейскую систему безопасности.
С другой стороны, также очевидно, что в реализации таких масштабных договоренностей полагаться на одни лишь эти договоренности ни одна из сторон не может себе позволить. И вот тут возникает проблема: подчиняя свою внутреннюю и внешнюю политику задаче европейско-евразийской интеграции, российское руководство помимо целого ряда достаточно ощутимых побочных издержек начинает терять самую способность к равноправному диалогу с Европой и США.
Например, одно дело – когда Россия сохраняет дружелюбный нейтралитет в отношении военной операции США и НАТО в Афганистане. И совсем другое дело – когда Россия размещает на своей территории транзитную базу НАТО, разрешает транзит через свою территорию военных грузов в том числе и посредством воздушного транспорта. Перемещение военнослужащих НАТО через территорию России на своих военных самолетах требует информирования НАТО о кодах доступа к воздушному пространству и инфраструктуре контроля воздушного и земного пространства России. А это, по мнению одного из ведущих российских интеллектуалов Юрия Громыко, в условиях критической роли авиационно-космических технологий для организации боевых действий и есть фактическая капитуляция.
Аналогичная ситуация – в экономике. Одно дело – в обмен на сырье импортировать критические технологии и создавать суверенную промышленную систему. И другое дело – открывать свою экономику и присоединяться к ВТО, не имея стратегии промышленно-технологического развития, сильной перерабатывающей промышленности и развитого внутреннего рынка. Последнее означает, что очень скоро у России не будет не только сильной перерабатывающей промышленности, но и самой способности такую промышленность создать.
Чтобы присоединяться к западным институтам на наиболее благоприятных условиях, Россия должна была бы подходить к соответствующим шагам с наиболее сильными позициями (в военной, экономической, научно-технологической и других сферах). Если же этого не происходит, то по сути российское руководство вынуждено будет надеяться на добросовестность своих западных партнеров. Даже в благоприятных условиях стабильной международной ситуации это было бы слишком рискованно. А в период начала второй волны глобального финансово-экономического кризиса, которая уже сопровождается вооруженными конфликтами по всей планете, подобная стратегия выглядит крайне ненадежной.
Дело не в том, что Запад изначально агрессивно относится к России. Так это или нет – предмет отдельного разговора.
С точки зрения борьбы интересов дело в том, что в период кризиса те издержки, которые несут западные государства и корпорации на традиционных рынках, они будут стремиться компенсировать на других рынках или с помощью нерыночных средств, таких, как военные конфликты и политическое давление.
Таким образом, на сегодняшний день Россия, с одной стороны, строит Евразийский союз и стремится к тому, чтобы создать сильную региональную группировку (как экономическую, так и политическую). С другой стороны, по причине низкого качества управленческих решений, отсутствия стратегии промышленно-технологического развития, а также стратегии регионального и социального развития, развития внутреннего рынка, Россия теряет способность для эффективного и полноценного диалога с западными экономическими и политическими структурами.
Эта противоречивость позиции Москвы отражается на политической позиции всех пророссийских сил на постсоветском пространстве и за его пределами, в том числе – в Беларуси. «Пророссийская оппозиция» в нашей стране не может выработать последовательную линию – ни в краткосрочной перспективе, на период избирательной кампании, ни в долгосрочной. Поэтому и слово «пророссийская оппозиция» в отношении этих политических структур можно применять достаточно условно.
Но поскольку промосковские структуры стремятся занять ту же позицию, на которой находится белорусское руководство, – позицию приверженцев интеграции, то те проблемы, с которыми сталкиваются «пророссийские» структуры в Беларуси при выработке политической стратегии, в той или иной степени свойственны и для самой власти .
Юрий Царик,
политический аналитик, руководитель Общественного пресс-центра Дома прессы