Митингам на Болотной и на Сахарова отчетливо не хватало двух лозунгов: «Верните людям суд» и «Мы все — присяжные». Недооценка роли суда в обществе как со стороны митингующих, так и самих судей – грозит перерастанием мирных протестов в «революцию», которой большинство из нас вовсе не хочет.
Чтобы войти в тему, сравним два газетных материала: пространную заметку пресс-секретаря Мосгорсуда Анны Усачевой, которая была напечатана в «Новой» 21 декабря, и интервью газете «Известия» (от 29 декабря) Сергея Удальцова из больницы, где он тогда отбывал повторный срок 10-суточного ареста, назначенный московским мировым судьей Ольгой Боровковой.
В прошлом сама судебная журналистка, Усачева начинает с байки о том, как когда-то опытная коллега советовала ей начать заметку так: «Пошли все вон!» — ляпнул судья и велел закрыть дверь судебного заседания». Далее Усачева старается убедить нас, что такого ни в одном в московском суде представить себе уже нельзя, так как судьи «болеют за каждое дело, интересуются новым законодательством, глубоко переживают критику, а главное – готовы всякий раз и разъяснять позицию, и правообразовать (так в тексте) наших граждан».
Вскоре (25 декабря) судья Боровкова без всякого разъяснения позиции (ссылки на выходной день в суде – не основанная на законе отговорка) начала процесс об административном наказании Сергея Удальцова именно так: «Пошли все вон!». Мы говорим сейчас только об открытости, а не о том, что по-человечески и по закону она могла не отправлять Удальцова встречать Новый год в камере, а просто прекратить административное преследование со ссылкой на то, что его проступок двухмесячной давности утратил (очевидно для всех) общественную опасность.
Еще через два дня судья Боровкова даже как-то аргументировала свое решение в «Известиях», сообщив и о том, что она подвергается со стороны общественных активистов «травле». Коллеги (она же в «Новой» ссылается на «коллег») высказали предположение, что, судя по стилю, это «интервью» тоже подрабатывала Усачева. Между нами, это нарушение Кодекса судейской этики: до сих пор судьи сами его интерпретировали так, что им запрещено комментировать судебные решения, даже свои собственные, с чем, впрочем, в Совете судей спорит Союз журналистов. Зато судья Боровкова продемонстрировала «открытость», о которой Усачева, упреждая, сообщила: «Думаю, всем понятно, что без поддержки председателя Московского городского суда Ольги Егоровой столичная Фемида никогда не вышла бы на уровень такой открытости».
Конечно, всем все понятно, Ань (можно, я не буду делать вид, что мы мало знакомы?). Понятно, что это некая имитация, а не настоящая открытость перед обществом. Пусть Ольга Александровна отменит приговор Айгуль Махмутовой, вынесенный (без законных к тому оснований) в закрытом судебном заседании, поговорит в какой-нибудь телепрограмме с Ольгой Кудешкиной, чтобы мы все поняли, что между ними все-таки произошло. Мы не хотим лезть в совещательную комнату судей, но вот тогда мы с Ольгой Егоровой об открытости и поговорим.
А вот, что сказал из больницы «Известиям» Удальцов: «Я не считаю Боровкову своим врагом. Враг — это система… надо больше гуманизма проявлять, она все-таки женщина. Я категорически против прямых угроз, расправ и призываю людей этим не заниматься. Мы не должны опускаться ниже, чем система… Я ее считаю жертвой системы. Я не сомневаюсь, что она (Боровкова) прекрасно видит, что творится, но по каким-то соображениям продолжает служить этой системе».
Конечно, все шансы приобрести тысячи сторонников среди тех граждан РФ, которые, исходя из несходства политических убеждений, до суда к таковым не относились, дала Удальцову судья Боровкова. Хотя он и сам вел себя на процессе и достойно, и умно, и интервью дал превосходное. Вот образцовый пиар, Ань.
А теперь о революции, к которой призывает активист левого фронта Удальцов. Революция – это когда площадь отнимает у суда право судить и присваивает его себе. Это очень страшно, но до этого людей доводит отсутствие справедливого суда. Даже Нюрнбергский процесс – это, в первую очередь, процесс и судебный приговор. Революционная бессудная справедливость – слишком высокая цена, ее государство и общество платят за отсутствие нормального (судебного) механизма разрешения конфликтов. Ничего лучшего, чем суд, для этой цели в истории не было придумано. Однако уровень доверия к суду в России упал, видимо, до такой степени, что на двух многотысячных митингах никто о нем даже и не вспоминал, а лукаво (прекрасно зная управляемость и зависимость судебной системы) вспомнил только Путин, отправляя наблюдателей на выборах в суды, как «на х…».
Но и отвечать Анне Усачевой так, как это сделала (в том же номере «Новой») по-человечески очень любимая и понятная Ольга Романова, тоже нельзя. В самом заголовке («Похоже на банду, а не на суд») сквозит, пусть даже и не произносится, слово «все». А это («все» такие-то плохие, «все» такие-то хорошие) — из лексикона революции, охлократии, большевизма, того, чем страдает «Левый фронт». Слово «все» допустимо лишь в одном словосочетании: все – разные. И судьи тоже все очень разные, как и журналисты, как и люди на площади (но не в толпе). Я знаю судей, которых очень тяготит сложившаяся не по закону, а по факту зависимость их от ментов. Они бы хотели восстановить конституционный порядок, с ними об этом можно и нужно говорить (но это не Егорова, Ань).
Есть две базовые концепции суда, прямо противоположные, но обе верные для тех или иных исторических и географических обстоятельств. Марксова теория суд видит лишь как орудие (оружие) правящего класса. В большевизме суд – это всегда война. В логике Удальцова, милосердного к судье Боровковой, суд как «система» (см. его цитату) должен быть сметен революционной волной. Это верно постольку, поскольку сегодня в России правящий класс – это менты, а суд – просто их главная, почти безотказная и безоткатная пушка (фокус со статистикой оправдательных приговоров у тебя не сходится, Ань, но сейчас не время в это углубляться).
Но есть и другая концепция суда, свойственная демократическим государствам и восходящая к просветительству, к Гоббсу: это суд как альтернатива «войне всех против всех» и самоуничтожению, как возникающий из самой этой войны главный институт мира, цивилизованного разрешения конфликтов. Мы-то стремимся, по-моему, к этому, и с нами даже некоторые судьи, хотя не все они искренни, Ань.
Самые добросовестные (поскольку, как установили социологи, высказывания отражают не внутренние черты личности, а занимаемую ею позицию в обществе) увещевания Усачевой не исправят ситуацию, хотя ее устами пытается что-то выдавить из себя судейское сообщество, до сих пор отворачивавшееся от нас, как от плебса. Межу прочим, процесс роста гражданского сознания прежде, чем через механизм выборов, начался в коллегиях присяжных. Но общество (в большей части столь же снобистски предпочитавшее от обязанности присяжных уклоняться) этого просто не заметило, а судьи, потакая ментовской обвинительной системе, старались (пожалуй, во главе как раз с Ольгой Егоровой) как честными, так и нечестными аргументами институт присяжных дискредитировать.
Суд сейчас оказался меж двух огней, и разные судьи, послюнив и подняв вверх палец, пытаются понять, с каких разных сторон дуют ветры обновления. Равняться ли им по-прежнему на председателей судов, которые равняются, в свою очередь, на ментов со Старой площади, или же на другие площади? Какой из двух огней может обжечь и уничтожить, а какой отогреть роботов и вернуть в строй живых людей?
Пока люди и суд отгораживались друг от друга стеной, подкрался момент истины (не по Караулову, а по правде). И оселок проверки вот он: иски по делам о выборах 4 декабря, которых в судах уже многие десятки, а будут – сотни. Даже с прагматической точки зрения «реальной политики», суд – то единственное место, где власти прилично уступить и отступить, чтобы не доводить дело до греха. Но анекдотические первые решения (московских судов, Аня!) по выборным делам указывают, что «новый Сурков» решил упереться против математики и площадей.
А судьям сейчас не слова нужны (пусть даже и в «Новой»), а дела. Смотрите, граждане судьи, омоновцы уже поят демонстрантов кофе и наоборот – как бы вам не опоздать к общему праздничному столу.