https://www.funkybird.ru/policymaker

Советский национализм по прежнему влияет на русскую политику

Не позволяйте недавним публичным акциям протеста против премьер-министра России и предполагаемого президента Владимира Путина вводит вас в заблуждение: авторитаризм остается прочно обосновавшимся явлением в России и через 20 лет после распада Советского Союза. И это еще не все, чем кажется на первый взгляд. Это не коммунизм, который «задерживается», а Советский национализм, который лег в основу нового социального контракта между государством и его гражданами.

Советский национализм в его наиболее влиятельной форме восходит ко Второй мировой войне, когда победа Советского Союза стала возможной благодаря новому бренду национализма: Россия (она вписывается в тысячелетнюю историю экспансии), но СССР, в той части, что он (национализм) был достигнут с помощью современных технологий, бюрократической организация и гражданственности. Эта новая идеология СССР держалась на плаву после 1945 года. Аутсайдеры всегда подчеркивали жестокость и принудительный характер советской системы, но реальность была более коварна и сложна. Для советских граждан время холодной войны Россия была огромной евразийской империей, мировой державой, с внутренним порядком, а также ассоциировалась с повышением уровня жизни. Также имел место страх внешнего вмешательства и последствий внутреннего беспорядка. В конце концов, советская экономика стала не в состоянии удовлетворять требованиям граждан. Михаил Горбачев надеялся превратить Советский Союз в современное социалистическое государство «с человеческим лицом». Вместо этого он приблизил его распад, в значительной степени с нарушением послевоенного общественного договора на фоне хаоса, гласности и перестройки.

Борис Ельцин, первый демократически избранный Россией постсоветский лидер, и далее способствовал снижению основ общественного договора привязанных к советскому национализму. В первую очередь, это было связано с его собственными поисками, чтобы установить контроль, он «лавировал» между демократической демагогии и авторитарной воинственностью.

Его победа над парламентом в 1993 году создала предпосылки для сильной президентской власти, но имела мало народной поддержки. Ельцин пытался извлечь выгоду из развития нового русского империализма, но первые катастрофические войны в Чечне и унизительный мирный договор 1996 года показал, что это не сработает.

Коррумпированная и торопливо выполненная приватизация советской инфраструктуры, которой по иронии судьбы руководил Ельцин, предоставляла государству один из способов восстановления.

Капитализм создал новый класс миллиардеров «олигархов» и молодых «новых русских» глубоко признательных русскому государству. Однако с другой стороны это время породило социальный перекос. Страна пережила её самые свободные годы в истории – имел место плюрализм политических взглядов, пришли дешевые импортные товары, различные медиаматериалы и алкоголь — многие россияне были в ужасе от чувства хаоса, морального упадка и международные унижения. Это ужас проложил путь к авторитаризму, чтобы тот вернулся.

Приход к власти преемника Ельцина, Владимира Путина.

Он был офицером КГБ, но он впитал гораздо больше советского национализма, чем коммунизма. «Я был чистым и абсолютно успешным продуктом советского патриотического воспитания», сказал он в интервью в начале 2000 года. Национализм Путина не карикатурный шовинизм европейского или русского нацизма, это советское до глубины души, особое понимание роли государства как главного средства прогресса и гаранта стабильности. В ходе своего краткого пребывания на посту премьер-министра в осенью 1999 года, Путин возобновил войну в Чечне, назвав её необходимой для сохранения суверенитета России и защиты своих граждан от террористов. После того как он стал президентом, меньше, чем год спустя, его государственнический национализм и акцент на законность и правопорядок подорвали легитимность тех, кто выступал против его все более авторитарной линии, особенно это коснулось журналистов и активистов демократических движений.

Путин нашел путь к новому социальному контракту в нефтяной области, что позволило удовлетворить растущий мировой спрос на энергоносители. С одной стороны, олигархи страны были поставлены в известность: они могут играть по новым правилам с новым боссом и продолжать пожинать небывалую прибыль, или они будут уничтожены. Не удивительно, что энергетический сектор ясно показал победителей и проигравших в деловом мире России. Владелец Сибнефти и приятель Путина — Роман Абрамович процветал, в то время владелец ЮКОСа Михаил Ходорковский — некогда самый богатый русский – был обвинен в уклонении от уплаты налогов.

Энергетический доход также позволил Путину восстанавливать некоторый патернализм советского стиля, поощряя большее внутреннее производство товаров народного потребления и предоставляя большие субсидии тем русским, которые остались после бума.

Собственный термин Путина для этого нового явления – «управляемая демократия». Почти все русские СМИ находятся под контролем союзников Кремля, которые приводят избирателей Путину, его союзнику/подчиненному Дмитрию Медведеву и его партии «Единая Россия».

Правительственные кандидаты и «Единая Россия» никогда не достигали одностороннего большинства, но всегда комфортно доминировали.

Вслед за сравнительно плохими показателями на минувших в этом месяце выборах «Единой России, Путину и его сторонникам, возможно, придется в большей степени зависеть от других про-правительственных групп, но результат, вероятно, будет то же самый».

Трещины, конечно, появились в основах авторитаризма Путина. Его отношения с энергетической и медийной верхушкой меняются, в то время как широкие слои населения жаждут национального уважения и материального комфорта: того, что должно зависеть от растущих нефтяных доходов.

И активисты становятся все более решительными в осуждении коррупции, притворства демократии и полицейским запугиванием в новой России. Но система Путина также продемонстрировала свою способность обеспечить достаточный уровень стабильности и иных факторов, с помощью которых оппозиция не может объединиться вокруг соперника.

Кажется, что Советский национализм все еще ​​имеет некоторый запас прочности.