Алексей Кузнецов, учитель истории и обществознания из московской гимназии 1543, вывесил в ЖЖ свое письмо председателю ЦИК Чурову. В письме сообщалось, что сразу после выборов 11-е классы проходили тему «Избирательные системы». Тексты из учебника — скажем, пассаж о достоинствах пропорциональной системы выборов, которая обеспечивает представительство всех партий, — вызывали у школьников хохот, а на вопрос “какие выборы признаются демократическими?” они почему-то отвечали не «всеобщие, прямые, равные при тайном голосовании», а «честные», что, подчеркивает автор письма, не согласуется с учебным пособием и “может вызвать затруднения при сдаче соответствующего ЕГЭ”. В заключение автор просил своего адресата проводить избирательные кампании летом, после ЕГЭ.
— Ваше письмо Чурову — это всерьез?
— Конечно, никакого письма Чурову не было, это такая ерническая форма. Я специально выбрал наиболее суконный из всех возможных стилей, вспомнив, как проходил когда-то практику в милиции, рапорты эти: «Довожу до вашего сведения, что жена трупа показала, что…». А содержание письма – правда. Так совпало, что тема избирательной системы и выборов пошла у нас на следующей неделе после выборов, в полном соответствии с программой. И эта реакция, которая у меня описана, — абсолютно подлинная.
— Грубо говоря, школьники ржали?
— Конечно. Причем я выделил в письме самые ударные места, в которых они ржали просто в голос, но… они не всегда ржали. Не всегда им было смешно. Было видно, что их это все интересует, что они переживают. Они и так к нам, учителям, все время подходят с вопросами, у нас так принято. А на следующий день после выборов чуть не всех учителей спрашивали, голосовали ли они и за кого, а через неделю снова спрашивали – ходили ли они на митинг. Им действительно интересно, что мы думаем, видно, что они обсуждают это в своей среде и с родителями: «а вот мой папа сказал… а мама сказала…», — их действительно все это очень волнует.
— 11-й класс – это 16 лет? И уже такие политически подкованные? Это что-то выдающееся, или все московские старшеклассники такие?
— Это 16-17 лет. Не думаю, что все московские дети такие, но у нас – умные дети. Наверное, не только у нас. Когда я уходил с митинга на Болотной, был шестой час, и подходило много ребят вот этой возрастной категории. Видимо, когда их выпустили с контрольной, они пошли на митинг.
— О да, ведь сверху спустили контрольную.
— Мы не стали ее проводить. Наш директор Юрий Владимирович Завельский,который работает в школе шестьдесят второй год, сказал: я письменного распоряжения не получал – значит, мы работаем по своему плану.
— Письменного распоряжения не было?
— Конечно! Сейчас такая же позорная история разворачивается с контрольной по математике, которая будет 24-го – и тоже в середине дня. Я думаю, что и сейчас не будет письменного распоряжения.
— Кто должен его отдавать?
— Департамент образования, наверное, или он должен указать окружным управлениям, а они должны отдавать приказы школам. Защитники этого дела говорят, что нужно удержать детей от митингов, но это – глупый способ, это не так делается.
— А как?
— А делается — разговором учителя, которого дети уважают, а не приказом начальника. Потому что таким образом только подстегивается их интерес к этому, потому что любой запрет и у взрослого вызывает желание пойти посмотреть, что же там такое, а у ребенка – втройне. В школе все делается только прямым разговором.
— Это в хорошей школе.
— А в плохой … мне рассказывали про одну школу, в которой детей заперли — и до шести не выпускали. Я знаю, что в двух других школах классные руководители обзванивали родителей и говорили: либо вы ребенка присылаете в школу (в день митинга, — ред.), либо вместе с ним передаете записку, что берете его на свою ответственность. Ясно, что смысл этого – не в том, чтобы добиться результата, а в том, чтобы прикрыть свой нижний бюст, когда сверху громовым голосом спросят «а что вы сделали, чтоб на Болотной было меньше народа?»
— О чем ученики спрашивают учителей?
— От общефилософских вещей – «что с этим делать» — до «какие ваши прогнозы». Наверное, они задают нам такие же вопросы, что и взрослые друг другу.
— Этот интерес к политике — он из семьи идет?
— В значительной степени из семьи. Я же знаю всех родителей своего класса и представляю контингент родителей нашей школы.
— Средний класс?
— По-разному. Мне кажется несколько ошибочным представление о том, что протестует именно средний класс. У нас есть семьи, которые по своему достатку даже с нашей невысокой колокольни не отвечают критериям среднего класса. Если говорить о родителях наших школьников, это представители нескольких страт, но их всех объединяет высокое образование, занятость в интеллектуальной сфере и даже нравственные ценности.
— Поговорим об учителях. В вашей школе были выборы?
— У нас традиционно бывает избирательный участок, даже, кажется, два. Но среди членов избирательной комиссии от нас был один человек – наш библиотекарь.
— То есть в вашей школе учителя не работают в избирательной комиссии – почему?
— Не могу вам сказать. Ко мне никто никогда не приходил с этой идеей. У нас был один пожилой учитель – он умер два года назад – его от Совета ветеранов направляли в комиссию. Но это было в 90-е годы, когда ни о каких подтасовках речи не было, и он об этом спокойно рассказывал, как об утомительном гражданском долге.
Кстати, у нас произошла замечательная история, она гуляет по интернету. В нашей школе два избирательных участка и, соответственно, два председателя избирательной комиссии. Представляете себе район Юго-Запада? МИДовские дома, дома Академии наук, интеллигентная публика. И у нашего участка – один сектор, у другого участка – соседние дома, и публика совершенно одинаковая. По нашему участку на первом месте — «Яблоко» с 25-ю, по-моему, процентами, а «Единая Россия» с 19-ю – на четвертом месте. И в ста метрах – 91 процент у «Единой России».
— Это перебор. Возвращаясь от учителей к школьникам: как вы думаете, надо ли им ходить на митинги – мирные, конечно?
-. Мы проходим избирательные системы, и, когда я задаю вопрос «кому будет 18 лет к мартовским выборам», четыре-пять человек поднимают руки: нам, мы будем голосовать.
— Вы хотите сказать — раз голосовать можно, то и на митинги пора?
— Ну а почему же нет?
— А зачем им это надо? У них на носу поступление в вуз, у них амуры, самореализация и так далее. Не могу представить, что большинство 18-летних беспокоят украденные голоса.
— Да, это вещи достаточно абстрактные для 18-летних. Молодежь везде аполитичная, не только у нас, потому что у них, действительно, амуры, поступление, армия и много интересных дел. Но сейчас их активно будут делать политиками. То, что президент примет или не примет такую-то социальную программу, вернет или не вернет Курильские острова, их мало беспокоит. Но когда им говорят, что они куплены, что белые ленточки вызывают определенные ассоциации… Чего точно нельзя делать с молодыми людьми – их нельзя оскорблять. На это они будут реагировать более резко, чем взрослые. Тем более что политическая деятельность не мешает амурам, с девушкой можно познакомиться и на митинге – там будут качественные девушки.