Мне очень интересно, какое численное соотношение провокаторов (агентов влияния) и романтических придуроков в среде, которая требует ведения «прозрачных, гласных и публичных» переговоров между оппозицией и режимом.
Переговоры потому ведутся непублично, что они ВСЕГДА – поиск компромисса, даже если внешне выглядят как обсуждение «безоговорочной капитуляции». Негласные консультации сопровождают любой, самый демонстративный политический круглый стол. И это – правильно. Компромисс — это отход от первоначальных позиций. Для тех, кто своими усилиями, часто кровью, обеспечивал занятие рубежей, от которых сейчас отходят – компромисс — предательство. Нельзя самоотверженно бороться, не будучи по натуре хоть немного героем манихейского склада, делящим мир лишь на царство Света и царство Тьмы.
В лукьяновском мире «Дозоров» есть высший арбитр над шайками шпиков-любителей — «Сумеречный дозор» (видимо, иносказание путинского «бонапартизма»), но в реальном мире «сумеречные надзиратели» также распределены по всем сторонам баррикад.
Более того, для переговоров отбирают людей принципиально неманихейского склада — типаж, который вызывает у революционного борца/фронтовика наибольшее отвращение. А окопники непреклонны – вот если бы они, в своих пропотевших, пропахших пироксилином и госпитальной карболкой гимнастерках прогнали из-за стола переговоров дипломатов в накрахмаленных манишках, то враги не были бы столь заносчивы, а итоги мира — столь плачевны.
Поэтому умница Чичерин на диприёмах щеголял в красноармейской шинели, что не помешало вполне конфиденциальным переговорам с немецкой делегацией в Рапалло, приведшим к советско-германскому «антиверсальскому» альянсу.
Во время Реконкисты мудрые испанские короли на переговоры с маврами посылали министров-евреев*. Формально, чтобы не унижать грандов общением с неверными (пусть шепчутся обрезанный с обрезанным). На самом деле, короли понимали – гордому рыцарю, на мече которого еще осталась кровь врагов, а на плаще — кровь друзей, сложно вести поиск компромисса. Мудрые калифы поступали аналогично. Сюзерены отлично знали, что опасения за возможные антисемитские репрессалии надёжно обеспечат лояльность их «неверных» посланников.
Главная проблема в том, что требование «прозрачности» переговоров протестующих с режимом – это выражение глубокого недоверия со стороны радикального крыла протестного движения статусным либералам.
Нынешнее протестное движение имеет своим предшественником трёхлетнюю «Стратегию-31». Это движение носило вполне героический характер, и воспитала целую плеяду самоотверженных борцов. Одним из следствием стало нагнетание обиды к либеральному истеблишменту, «предавшему героев».
Революция мыслится героями как катарсис, который открывает дорогу к царству справедливости, «народной правды», социокультурной нерасчлененности, «гармонии» (синкрезису). И всё, что разрушает сакральную чистоту последней битвы, понимается, как скверна и предательство.
Психологически это объяснимо: боец не поднимется под шквальным огнём противника в атаку, а оппозиционер не пойдёт на сплоченные ряды «космонавтов»-спецназовцев, если не будет верить, что он — участник вселенской битвы с абсолютным злом.
Ожесточенное недоверие, между прочим, есть только в леволиберальном сегменте протестного движения – и левые («неотроцкисты»), и националисты (консервативные революционеры) понимают, что их лидеры в общем протестном движении вполне адекватно отстаивают позиции своих движений. Претензии только к либералам. Это объяснимо. Либералы считаются победителями Августа-91. Ирония истории в том, что та часть постаревших на 20 лет буржуазных революционеров, которая стремится всё-таки «завершить» августовскую революцию: отбить натиск реакции, добиться выполнения не только минимального набора 90-х (независимая капиталистическая многопартийная Россия), но и всего «сахаровского» пакета (верховенство права, духовный и интеллектуальный плюрализм, интеграция в западную цивилизацию, демократия, национальное равенство), в своём стремлении совершить как-бы «вторую революцию», выступают, если провести аналогии с предыдущим историческим циклом, в роли своих идеологических антиподов — троцкистов двадцатых годов.
Если представить себе, что 84 года назад выступление «объединённой левой оппозиции» (о поражении этого выступления «Московская сага» Василия Аксёнова) завершилось бы свержением Сталина, то в такой альтернативной реальности уже через несколько месяце, убедившись, что «антипартийная группировка перерожденческой номенклатуры» окончательно повержена и разрешена «широкая рабочая демократия», именно на вождей антисталинской революции: Троцкого, Зиновьева и прочих всё больше обрушивалось бы обвинений в «большевистских зверствах», начиная от расстрелянного Кронштадта и утопленной в иприте Тамбовщины до продразверстки. А скоро речь дошла бы и до оплакивания законоизбранного Учредительного собрания, и всё это логически завершилось бы проклятиями в адрес «убийц государя-мученика».
Приблизительно так было и с германской социал-демократией в двадцатые годы: лишь только она окончательно утопила в крови немецкий большевизм, как тут же оказалась «шайкой веймарских предателей».
Особенно показательна плачевная участь якобинцев, свергнувших Робеспьера – им мгновенно пришлось из «спасителей Революции» превратиться в главных виновников того самого террора, который они же и остановили Термидором. Так что вождям либеральной оппозиции, исправляющим грехи августовской революции, и в первую очередь, путинизм, приходится отвечать «по совокупности содеянного», и, прежде всего, за безграничный политический оппортунизм в послеавгустовские дни.
Либералы поэтому идеологически уязвимы – формально именно они считаются победителями Четвёртой русской революции. И именно с ними режим антиавгустовской реакции ведёт многолетнюю психологическую войну, именно их, а не вторую по влиянию партию – КПРФ, формально выступающую против всех этапов демократического периода: и Горбачевского, и Ельцинского, Кремль считает своими главными политическими врагами. Что совершенно логично – сегодня путинизму на уровне ценностей убедительно противостоит лишь демократическая утопия. Нео- и постсталинистские, а уж тем более, православно-монархические движения, массы увлечь не способны.
Выдающийся российский философ профессор Александр Ахиезер выделил соборно-вечевой этап [ст. 19] – всегда первый в новом инверсионном цикле**.
Поэтому сегодня общество упивается открытостью, новым коллективизмом, новым возвращением забытого чувства братства. В этой пьянящей предреволюционной атмосфере сама идея о тайных переговорах выглядит кощунством.
За неделю до «Белого декабря» я попытался в шутку представить переговоры революционной оппозиции с Путиным (там Навальный грозит походом на Кремль, а финальный компромисс предлагает Немцов). Теперь представьте эти драматические переговоры в прямой трансляции по сетевизору и голосованием в интернете: правильно ли ведут себя стороны… Добавьте синхронные комментарии взволнованного Моти Ганапольского…
Главная причина того, почему первый этап переговоров должен быть конфиденциальными — то, что на самом деле такие переговоры будут вестись о судьбе Путина.
Когда в Испании 1977 или Польше 1989 велись переговоры старого режима с оппозицией, то была понята их цель – переход от тоталитаризма к демократии. Увеличиваем гласность, вводим плюрализм, пересматриваем законы, освобождаем политзэков, легализуем многопартийность, расширяем рыночные свободы, гарантируем гражданский мир (т.е. отказ победителей от мести)…
Проблема в том, что путинизм – нелегален. Партия власти, на самом деле, выборы проиграла. Суды, на самом деле, штампуют беззаконие. Вся система держится на харизме Путина (и без него не имеет никакой моральной легитимности в глазах большинства), но инверсионное разочарование в нём тащит систему в пропасть.
Приблизительно так было весной 1917 – Николай II рассматривался почти всеми слоями общества как источник разрушения государства («сумасшедший водитель машины»), но его отречение разрушало привычную десятками миллионов подданных сакральность власти и та стала распадаться буквально на глазах. Царь и его окружение (так называемые «тёмные силы») постоянно стремились аннулировать плоды как, тогда говорили, Освободительного движения 1905-06 годов, тайно готовили роспуск Думы. Оставлять его, превратившегося в бомбу замедленного действия, у верховной власти было невозможно. На ограничение власти (т.е. на превращение в пышную декорацию при Гучкове и Милюкове) царь не соглашался… Дальнейшее известно.
Готовность Путина опереться на два ранее совершенно запретных для правительства, играющего роль «единственного европейца» ресурса — на ненависть традиционных масс к европеизированному слою и на русский этнический национализм указывает, что он перешёл черту, отделяющую просто неадекватное политическое поведение от прямо губительного, вовсю принялся копировать Николая II в заигрывании того с черносотенцами.
Поэтому первая задача любого демократического преобразования страны – добиться скорейшего ухода Путина (коллективного Путина) с властных позиций; ликвидация «путинской опричнины» (юридически-силовой рейдерско-рэкетирский слой) и перевод «Единой России» в статус оппозиционной партии. Без этого никакие реформы невозможны.
Мирный характер такого сценария может основываться только на согласии наиболее адекватной части партии власти (условно говоря, «давосские плакальщики») стать институциональной оппозицией в новой демократически-либеральной реальности, а также на согласии чиновников честно служить новой власти, скрупулёзно соблюдая законы. Не обойтись и без согласия «дружеского» (Путину) бизнеса — пойти на очень большие откупные выкупы в бюджет, чтобы не только сохраниться как хозяйствующие субъекты, но и получить твёрдые правовые гарантии нерушимости частной собственности.
Очевидно, что суть любых НАСТОЯЩИХ переговоров – это переговоры о цене головы коллективного Путина. Точно также как любые переговоры демократов с партноменклатурой летом 1991 года были переговорами о цене сдачи ЦК КПСС и СССР. И такие переговоры, как и деньги, «любят тишину». Именно сговор командования ВДВ и других родов советских войск с Ельциным 20 августа 1991 года предотвратил кровавый штурм Белого Дома и весьма вероятные в результате такого поворота событий войны: гражданская и межнациональная…
Тишины требуют и переговоры о «временном политическом перемирии» с Путиным, в ходе которого сторонники реформ будут стараться перетащить на свою сторону наиболее адекватную и приличную часть старой власти, как это было в 1990-92 годах.
А вот после демонтажа режима и настанет черед красивых гласных переговоров: о судебной и избирательной реформах, о компромиссных вариантах социальной и экономической политике, об изменении конституционного устройства…
*Частый эпизод голливудских комедий – рассорившиеся супруги-англосаксы обмениваются визитками своих адвокатов (естественно, с ашкеназийскими фамилиями).
** Следующие этапы – революционная диктатура, затем временный период «гражданского мира», следом идут – персоналистская тираническая диктатура, новое примирение («оттепель»), «декадентский» (застойный) авторитаризм и финал — соборно-либеральная «перестройка всем миром».