Эта заметка — вторая часть комментария к статье Путина «Россия и меняющийся мир».
Тема международной агрессии стоит в статье премьера на первом месте. При этом все его пространные рассуждения об этом сводятся к абстрактным моральным поучениям по поводу многочисленных актов международного бандитизма Запада во главе с США.
Моральные поучения — против агрессивных акций США. А что еще он может противопоставить? Он как реальный политик, конечно, понимает, что это не адекватный ответ, но он понимает, что современной критически ослабленной им же России больше ответить и нечем. При этом премьер сам же признается: «Наша аргументация хорошо известна, не буду ее вновь разжевывать, но, к сожалению, она не воспринимается западными партнерами, от нее отмахиваются.»
Приведем несколько примеров таких позорных для бывшей великой державы реакций. Вот общее рассуждение о международных отношениях, в котором фиксируется в общих словах, не называя имен, нехорошее международное явление, постепенно становящееся фактической нормой международной политики: «Череда вооруженных конфликтов, оправдываемых гуманитарными целями, подрывает освященный веками принцип государственного суверенитета.» Какова же реакция России на него? Возмущение, протест? Вето в ООН? Предупреждение о применении силы, или адекватном ответе? Реальное противодействие неприемлимым с нашей точки зрения действиям? Наша реакция включает лишь то, что может себе позволить слабый. Вот, что пишет автор статьи: «Важно, чтобы ООН и ее Совет Безопасности могли эффективно противостоять диктату со стороны ряда стран и произволу на международной арене. Никто не вправе присваивать себе прерогативы и полномочия ООН, особенно в том, что касается применения силы в отношении суверенных государств.» Фактически Россия перекладывает на ООН задачу усмирения агрессии. Но ООН давно утратила эту способность.
Фактически реальной реакции на международный бандитизм нет. Ответ нашего премьера — это абстрактные увещевания. Как будто можно усмирить обнаглевшего вооруженного до зубов бандита ласковыми уговорами и укорами.
Другой пример. Путин констатирует факт, что США стремятся к мировой гегемонии: «Похоже, что у натовцев, и прежде всего у США, сложилось своеобразное понимание безопасности, фундаментально отличающееся от нашего. Американцы одержимы идеей обеспечить себе абсолютную неуязвимость, что, замечу, утопично и нереализуемо как в технологическом, так и в геополитическом плане. Но в этом, собственно, суть проблемы. Абсолютная неуязвимость для одного означала бы абсолютную уязвимость для всех остальных.»
И каков же наш «достойный» ответ? Мы открыто говорим, что это нам не нравится: «С такой перспективой невозможно согласиться. Другое дело, что многие страны — в силу известных причин — предпочитают об этом не говорить прямо. Россия же всегда будет называть вещи своими именами и делать это открыто.»
Звучит убедительно, даже «страшно». Пустыми словами разве обуздать агрессоров? Они боятся только реальной силы. Ну, сказал всем известные вещи, констатировал наглость современных хозяев мира. Фактически же признал, что нам нечем им ответить. Остается, наверное, ждать нашей очереди в списке жертв, убаюкивая себя маниловскими мечтами о справедливых и гуманных международных отношениях, о всеобщей безопасности, о том, как было бы хорошо, если бы мировые агрессоры и бандиты вдруг стали добрыми.
Третий пример: Арабская весна и Сирия. Мы смело говорим, что это нехорошо: «Во многих странах события разворачиваются не по цивилизованному сценарию. Вместо утверждения демократии, вместо защиты прав меньшинства — выталкивание противника, переворот, когда доминирование одной силы сменяется еще более агрессивным доминированием другой.»
И каков же наш ответ? Опять абстрактные рассуждения и благие пожелания, на которые агрессоры внимания не обращают: «Нельзя допустить, чтобы «ливийский сценарий» кто-то попытался реализовать в Сирии. Усилия международного сообщества должны быть направлены прежде всего на достижение межсирийского примирения. Важно добиться скорейшего прекращения насилия, откуда бы оно ни исходило, запустить наконец общенациональный диалог — без предварительных условий, без иностранного вмешательства и при уважении суверенитета страны.»
Характерна безличная форма рассуждения: не мы не допустим, а нельзя допустить вообще. Т.е. это безадресное и ни к чему никого не обязывающее благое пожелание. Все это из разряда увещеваний слабака, на которого агрессоры не обращают особого внимания. А реальной силы их обуздать или припугнуть нет. Остается лишь беспочвенные, наивные надежды питать: «Очень рассчитываю, что США и другие страны учтут печальный опыт и не попытаются задействовать без санкции СБ ООН силовой сценарий в Сирии. Вообще никак не могу понять, откуда такой воинственный зуд.»
Правда, в случае с Сирией, наверное, в связи с выборами, Путин решился на «смелый» шаг — вето на резолюцию ООН по Сирии, призванную развязать руки США в отношении Сирии и даже решился на предупреждение: «Хотел бы предостеречь наших западных коллег от соблазна прибегнуть к ранее использовавшейся незатейливой схеме: есть одобрение Совета Безопасности ООН на ту или иную акцию — хорошо, нет — создадим коалицию заинтересованных государств. И ударим.»
Предупреждение однако вышло каким-то не грозным. Потому что обосновано не реальными ответными шагами России в защиту Сирии, а лишь общими рассуждениями о конртпродуктивности логики агрессии и надеждами, что агрессоры одумаются и не решатся на очередной акт: «Очень рассчитываю, что США и другие страны учтут печальный опыт и не попытаются задействовать без санкции СБ ООН силовой сценарий в Сирии.» Путин как будто заклинает агрессоров: пожалуйста, перестаньте, оправдайте наши надежды. Заклинания эти конечно никого не впечатляют.
Заслуживает отдельного комментария вырвавшееся у Путина восклицание: «Вообще никак не могу понять, откуда такой воинственный зуд.» Странно, он действительно не понимает, откуда этот агрессивный зуд, а точнее разнузданность США и их союзников? Или это риторическая фраза? Военная наглость и агрессивность Запада — прямое следствие нашей военной и дипломатической слабости.
В связи с Сирией Путин позволяет себе разоблачение «мягкой силы» как нехорошего метода подрывной политики: «Можно сказать, что интернет, социальные сети, мобильные телефоны и т.п. превратились — наряду с телевидением — в эффективный инструмент как внутренней, так и международной политики. Это новый фактор, требующий осмысления, в частности для того, чтобы, продвигая и дальше уникальную свободу общения в интернете, уменьшить риск его использования террористами и преступниками. В ходу все чаще и такое понятие, как «мягкая сила» — комплекс инструментов и методов достижения внешнеполитических целей без применения оружия, а за счет информационных и других рычагов воздействия. К сожалению, нередко эти методы используются для взращивания и провоцирования экстремизма, сепаратизма, национализма, манипулирования общественным сознанием, прямого вмешательства во внутреннюю политику суверенных государств.»
Хорошо начал, продолжай, назови конкретные примеры и конкретных субъектов, применяющих эту мягкую силу. Однако, продолжения нет. Вместо разоблачения реальных методов и приемов деструктивного применения этой силы с упоминанием конкретных субъектов и случаев этого применения, Путин позволяет себе лишь абстрактные общие намеки и очередные благие увещевания, типа: нехорошо применять эту силу в деструктивных целях.
Аналогичны по стилю рассуждения Путина по Ирану и Северной Корее, Афганистану. Мы не будем тратить время на их детальный разбор. Запад на все моральные увещевания Путина не обращает внимания уже давно потому, что знает: нет за ними реальной военной силы, нет политической решительности, нет даже дипломатической хитрости и ловкости. Путин не решается даже продать очередным жертвам агрессоров современное оружие или послать своих спецов в помощь. Собачка хвост поджав, прячется за углом, надеясь, что взбесившийся злобный и огромный волкодав не порвет ее. Напрасные надежды.
Итак, просто констатируя факты международной агрессии и заявляя, что это нехорошо, просто призывая агрессоров: ребята, давайте жить дружно, не защитить России своих геополитических интересов. Как их защитишь, если критически ослаблен весь комплекс компонентов геополитического потенциала страны, и, прежде, всего военный потенциал?