Вот читаешь эти строки…
Невозможно забыть, как убивали советских физиков-ядерщиков. Как физики-ядерщики института имени Курчатова, те, кто не продал свои секретные знания и честь за полушку, вдруг оказались нищими, презренными маргиналами. Даже строения Курчатовского института, похожие на дворцы в стиле ампир, вдруг разом одряхлели. Сквозняк загулял по пустеющим коридорам. Курчатовский стал напоминать проходной двор, лабаз, сдавал помещения «новым русским» в аренду. Странными казались «старожилы» института. Никто и денег не платил, а они все приходили на работу. По-привычке. По-привычке держать интеллект в тонусе, ковать ядерный щит страны. А страна пела «милый мой бухгалтер», «американ-бой» лабал спьяну «Калинку», мочился на шасси борта номер один… На оргии эти мрачно смотрел из леса Сарова старец. Юлий Борисович Харитон. Один из руководителей атомного проекта СССР, лауреат Сталинской и Ленинской премий. «Дурак, ты дурак, — брезгливо произнес академик при виде братания прораба из Свердловска с Клинтоном, — не понимаешь, что тебе руку подают только потому, что в стране атомная бомба есть».
Как будто бы те времена уже история. Ан нет! Дем- пропаганда и сегодня промывает мозги: атомный проект СССР был затратным, не нужны были бомбы, а надо было под «Во саду ли, в огороде» грядки копать, цветочки выращивать, ну и потом, как в Китае, подумать о бомбе…
Мой старший брат – физик-ядерщик, физик-теоретик. Фундаментальный труд «Новые симметрии в электродинамики квантовой теории» поставил его имя в ряд интеллектуалов мира ХХ века. Оно навечно вписано в справочник «Кто есть Кто в Ядерном обществе», 2000 OUTSTANDING People of the 20th Century, International Biographical Centre, Cambridge; England International Book of Honor и другие. 7 февраля моему брату, Котельникову Геннадию Александровичу, исполнилось бы 75 лет. Я и раньше гордилась старшим братом, а сегодня всё чаще думаю о нем как о герое. Вот ему и его коллегам: советским физикам-ядерщикам, инженерам, техникам и посвящена настоящая публикация: препринт института имени Курчатова «30 лет научной экспедиции в Атлантику». В 2008 году ученый совет Российского научного центра «Курчатовский институт» признал отчасти рассекреченную работу этой экспедиции одной из лучших работ, представленных на конкурс.
С одним из участников похода, «простым советским инженером», Александром Ивановичем Ивановым, мы встретились.
— Александр Иванович, почему вашу экспедицию поддержал академик А.П. Александров и главком ВМФ С.Г. Горшков?
— Этот вопрос надо было задавать или Анатолию Петровичу Александрову или тогдашнему главкому Сергею Георгиевичу Горшкову. Они лучше знали конкретные цели.
Мое мнение – наша тема, тема радиоактивной следности подводных лодок — развивалась достаточно давно. У участников работ сложились противоположные точки зрения. Представители одних организаций кричали: «Весь океан загадили радиоактивностью», другие считали, что радиоактивная следность атомных лодок находится на уровне естественной радиоактивности морской воды. Нужно было прояснить ситуацию. И решили посмотреть, какие «хвосты» у американских подводных лодок. Получить, так сказать, данные из первоисточника.
— И где располагался первоисточник?
— Район, где мы проводили исследования – Кадисский залив в Атлантическом океане. На западном берегу Испании есть место под названием Рота. Это действующая база американских вооруженных сил, в том числе и атомного подводного флота США. Для нашей задачи это место представляло интерес, поскольку там малые глубины, и лодка, выйдя из базы, достаточно долго должна идти в надводном положении, и можно было попробовать посмотреть, какой «хвост» она создает. Конечно, лодки могли выходить с базы и на запасных бортовых источниках энергии, не включая атомный реактор.
— Что собой представлял ваш корабль?
— Мы были не на корабле, а на судне. В ВМФ принято называть кораблем плавсредство, на котором имеется штатное вооружение. Если нет штатного вооружения – это судно. Наше судно принадлежало к гидрографии. На каждом флоте есть гидрографическая служба со специально оснащенными судами: для промера глубин, изучения течений и температуры воды на различных уровнях и т. п.
— Американцы понимали, что вы военный корабль?
— Конечно, ведь мы ходили под флагом военной гидрографии.
— И как к вам относились?
— Иногда к нам подлетали и низко зависали американские вертолеты. Пилоты фотографировали нас, а наши матросы кидались в них картошкой. Им было интересно посмотреть на нас, а нашим людям – на них.
— Первый контакт с подлодкой?
— Контакт – это когда один другого в борт бьет. Мы же наблюдали лодки в бинокль. Вообще-то, это не такое уж диковинное событие в Средиземном море и северной Атлантике.
— А что было диковинным?
— Шторма! Они, конечно, не для всех людей и судов хороши.
Это было в конце апреля, в преддверии майских праздников. Наш «тазик», так я с любовью называл наше судно, и два боевых корабля должны были совершить официальный заход в алжирский порт Аннаба, и надо было пройти через Тунисский пролив. Ветер более 26 метров в секунду, крен – до сорока градусов на борт. Не понимаешь: то ли лежишь, то ли сидишь, то ли падаешь. Вентиляция отключена, чтобы не залило водой. Когда я зашел в ходовую рубку, все иллюминаторы были запотевшие кроме лобового направления. И в этот момент я увидел, как с носовой части палубы приподнялся на волне деревянный настил в несколько квадратных метров и с волной ушел за борт в море. Я говорю командиру: «Смотрите Валентин Тимофеевич, для Феди Баштана – это наш боцман был – работа прибавилась! » А он улыбаясь: «Я Федю заставлю найти в море этот кусок палубы! » Шутка, конечно. Но штормяга был серьезный! Корабли держали между собой связь на УКВ диапазоне, и из переговоров было понятно, что на одном из кораблей течь образовалась, сварные швы кое-где разошлись. Наш радист докладывал о приеме многочисленных сигналов СОС, но в такой шторм самим бы на дно не уйти.
— Актуализировать ваш поход можно?
— Существуют многочисленные системы обнаружения подводных лодок. Например, дизельную лодку можно определить, к примеру, по тепловому следу, но отличить ее от теплового следа кита почти невозможно. А вот атомная лодка создает свой особый признак, радиоактивный след, от которого избавиться практически невозможно. Только если выключить реактор. Поэтому факт обнаружения атомной подводной лодки по следу – событие интересное и теоретически идентификация атомной лодки по следу – возможна, практически… не буду говорить.
— Эта проблема актуальна сегодня?
— Она всегда актуальна. Всегда актуальна проблема обнаружения мест базирования атомных подлодок, мест боевого патрулирования. Для их определения и самолеты летают и из космоса смотрят, что только не делают.
Обнаружение радиоактивного следа, это только один из каналов получения информации о наличии вблизи атомной субмарины. Другое дело, насколько возможности его практической реализации соответствуют техническим средствам, которые конструкторы лодок применяют для ликвидации этого признака. У каждой страны свои приемы.
— Какая была мотивация членов экспедиции?
— Просто интересно. Романтика опять же. Но вот когда мы попадали в шторм и все лежали пластом и стонали, то Полевой – он был руководителем той экспедиции — охал: «Я, старый дурак! Поехал в эту… экспедицию. Лежал бы сейчас дома… рядом с теплой женой…»
— И сколько лет было старику?
— Лет сорок.
— Вы знаете Курчатовский институт минувших и нынешних лет. Подлежит сравнению?
— Ну что вы! Небо и земля! Раньше была работа, был интерес. Весь институт жил работой. Помню, я был еще лаборантом, меня направили к главному снабженцу Института узнать о судьбе одного заказанного, но не пришедшего к нам прибора. Прихожу к нему, без всяких секретарей, и он меня спрашивает: «Молодой человек, а когда вы заказывали прибор? » Месяца три назад – отвечаю. «А когда последний раз были у нас? » Ну, тогда же, месяца три назад. «Так вот запомните, под лежачий камень даже спирт не течет! » Вот рабочий дух какой был!
— Что значит: «курчатовец»?
— Специалист, прежде всего. Создатель какого-то направления. Я работал с Хлопкиным, автором одной из книг в серии «Создатели атомного века», с Сивинцевым, человеком, который первым вошел внутрь аварийной подводной лодки К-3, когда ее на веревке притащили базу с аварийными реакторами. Это Люди с большой буквы.
— А что такое сегодняшний Курчатовский – центр нанотехнологий?
— Сотрудники со стажем смеются, говорят: центр банано-технологий! Не будет там ничего. В былые времена я, идя по территории института в столовую, одного — двух академиков всегда встречал. Это были личности с мировыми именам: то Кикоин встретится в своих неизменных калошах, то Леонтович в пальто до пят.
Сейчас от былого Курчатовского института осталась одна видимость. На мой взгляд, в настоящее время единственным сохранившимся и действующим «зубром» науки прошлых времен в Курчатовском институте является академик Спартак Тимофеевич Беляев. Ученый с мировым именем. Лауреат многих международных и российских наград. Недавно ему вручена Большая золотая медаль Российской Академии наук за выдающиеся достижения в различных областях физики. Такая вот история.
1. Введение
В 2005 году исполнилось 30 лет морской научной экспедиции сотрудников ИАЭ им. И.В. Курчатова в Средиземное море и Атлантику для исследования радиоактивной следности атомных подводных лодок (АПЛ) США. АПЛ предназначены для использования в качестве ударных ВМС НАТО на Южно-Европейском театре военных действий, а также для обеспечения постоянного военно-морского присутствия США в Средиземном море и на Среднем Востоке. Наибольший интерес представляло изучение следности атомных подводных лодок, оснащенных баллистическими ракетами, (ПЛАРБ), являющимися составной частью стратегических наступательных сил США.
Для 70 гг. были характерны ПЛАРБ типа «Лафайет» — 28 единиц постройки 1963/67 годов. Они имели следующие тактико-технические данные: водоизмещение — надводное 7300 т, подводное — 8300 т; габариты -130 х 10, 1 х 9, 6 м; скорость хода — надводная 20 узлов, подводная около 30 узлов; энергетическая установка — 1 атомный реактор водо-водяного типа; два турбозубчатых агрегата 15 000 л. с. ; один гребной вал; экипаж 150 чел. Глубина погружения — до 270 м.
Вооружение ПЛАРБ состояло из 16 баллистических ракет типа «Посейдон С-3» и четырех торпедных аппаратов 533 мм. Часть ПЛАРБ была перевооружена баллистическими ракетами типа «Трайдент-1». Лодки были оснащены совершенными системами навигации с использованием искусственных спутников земли и спутниковой радиосвязью. Цикл деятельности включал 70 суток боевого патрулирования, 32 суток межпоходового ремонта и подготовки к выходу в море. Обслуживающий персонал лодки включал два экипажа — «голубой» и «золотой». Капитальный ремонт и перезарядка реактора осуществлялись через 6 лет.
Обладающие высокой скрытностью, вооруженные ядерными боеголовками, с практически неограниченным сроком подводного плавания, ПЛАРБ были и остаются оружием, представляющим угрозу любому государству, в любое время.
Поэтому понятно устремление нашей страны (как и всякой другой) к повышению национальной безопасности и возникающей отсюда задаче своевременного обнаружения ПЛАРБ. Будучи обнаруженными, лодки лишаются своей неуязвимости, и в военной или предвоенной обстановке могут быть нейтрализованы с помощью высокоточного оружия.
На 70 гг. приходился пик могущества Советского Союза. Был достигнут ядерный паритет. Государство оказывало всемерную поддержку оборонным программам. Деньги находились на многие перспективные направления оборонных исследований. Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова (ныне Российский научный центр «Курчатовский институт») в 70 гг. представлял собой многопрофильный научный центр, объединявший разнообразные фундаментальные и прикладные исследования в области ядерной и молекулярной физики, физики твердого тела, реакторных технологий, вычислительной техники, ядерной электроники. Задача обнаружения ПЛАРБ, как комплексная проблема, требовала привлечения специалистов разных направлений, характерных для ИАЭ с его высоким научно-техническим потенциалом. Институт включился в эту работу в середине 60 гг. и в серии морских экспедиций накопил значительный материал по радиоактивности океана. Эта радиоактивность является природным фоном, маскирующим радиоактивный след лодки с ЯЭУ на борту, вследствие чего реальная величина следности ПЛАРБ США оставалась неизвестной, что давало возможность различных спекуляций на данную тему.
Не удивительно, что проблема радиоактивной следности ПЛАРБ получила в ИАЭ необходимую научно-техническую поддержку и развитие. К работе были привлечены как руководители Института, так и научно-технические работники. Основной вклад в работы в те годы внесли Хлопкин Н. С., Зеленков А. Г., Сивинцев Ю. В., Полевой Р. М., Апалин В. Ф., Арутюнов А. А., Бондаревский В. С., Бутурлин В. И., Волчков Ю. А., Высотский Е. Д., Иванов А. И., Котельников Г. А., Лелеков В. И., Мелешко Е. А., Наумов И. В., Нежданов Г. А., Пчелин В. А., Родионов Ю. Ф., Ситников Г. А., Соколов М. П., Софиев Г. Н., Худяков А. А., Школьников Ю. А., Яхнин С. И.
Советские физики-ядерщики, инженеры – участники экспедиции:
Котельников Геннадий Александрович Дата рождения: 07. 02. 1937. Образование: физфак МГУ, кафедра ядерной спектроскопии, 1960. Должность на момент экспедиции: с. н. с., к. ф. -м. н. В настоящее время: г. н. с, д. ф. -м. н. Награды: медали «300 лет Российского флота», «В память 850-летия Москвы», «50 лет атомной энергетики СССР», «Ветеран атомной энергетики и промышленности», «Ветеран труда».
Арутюнов Артем Арминакович 05. 01. 1931 — 20. 05. 1998. Образование: Московский политехникум связи им. Подбельского, 1952. Должность на момент экспедиции: старший техник. Награды: «Победитель социалистического соревнования 1974г. » — постановление Министерства и ЦК Профсоюза с-918 от 28. 03. 1975.
Полевой Рутений Михайлович Дата рождения: 20. 04. 1929. Образование: физфак МГУ, кафедра ядерной физики, 1952. Должность на момент экспедиции: с. н. с., к. ф. -м. н. В настоящее время: консультант по радиоэкологии. Награды: ордена «Знак почета», «Орден мужества», медали «За трудовую доблесть», «В память 850-летия Москвы», «Ветеран атомной энергетики и промышленности», «Ветеран труда».
Иванов Александр Иванович Дата рождения: 22. 09. 1945. Образование: МИФИ, кафедра автоматики, 1971. Должность на момент экспедиции: заместитель начальника «Лаборатории реакторной дозиметрии». В настоящее время заместитель главного инженера «Комплекса исследовательских реакторов и критстендов». Награды: медали «В память 850-летия Москвы», «Участник ЛПА на ЧАЭС», «Ветеран атомной энергетики и промышленности», «Ветеран труда», «100 лет подводного флота России.
2. Метод и аппаратура для проведения исследований
Для обнаружения подводных лодок существует множество методов, главными из которых являются активное и пассивное гидроакустическое прослушивание. В случае атомных подводных лодок (АПЛ) появляется дополнительная возможность обнаружения, обусловленная работой ядерной энергетической установки (ЯЭУ). Работа ядерного реактора сопровождается нейтронным излучением, выходящим за пределы корпуса АПЛ и, как следствие, активацией продуктов, содержащихся в морской воде. Из общих соображений следует, что от подводной лодки с ЯЭУ на борту в морской среде может появиться изотоп натрий-24 из реакции Na23 (n, y) Na24 с периодом полураспада 14, 97 часа, и изотоп хлор-38 из реакции Cl37 (n, y) Cl38 с периодом полураспада 38, 5 мин. Распад изотопов сопровождается гамма-излучением с энергиями 2753, 5 кэВ (100%) и 1367, 9 кэВ (100%) в случае Na24, и 2150 кэВ (47%) и 1600 кэВ (31%) в случае Cl38. (В скобках указана интенсивность соответствующей гамма-линии на акт распада). По активности натрия-24 можно оценить интегральный нейтронный поток в забортное пространство. По соотношению активностей изотопов натрия и хлора можно судить о возрасте следа и механизме активации среды.
Метод регистрации гамма-излучения под водой был реализован на основе детекторов с кристаллами NaI (Tl) размером 0 140×140 мм с чувствительностью 1011 имп/сек на 1 Ки/литр натрия-24 в энергетическом диапазоне 1, 8–3, 0 МэВ. Один захваченный нейтрон генерирует 1, 6. 10–18 Ки натрия-24 в морской воде нормального состава. Измерительный тракт электронно-регистрирующей аппаратуры был охвачен цепью автостабилизации по реперному источнику Cs-137. Регистрация натрия осуществлялась в энергетическом диапазоне 2, 4–3, 0 МэВ. Регистрация хлора (совместно с комптоновским вкладом от натрия) осуществлялась в окне 1, 8–2, 4 МэВ. Информация о скорости счета выводилась на цифропечать и ленту самописца, с периодичностью 1 сек. Параллельно с помощью 128-канального амплитудного анализатора регистрировался спектр гамма-излучения.
Датчики буксировались в подводном положении с помощью стального кабель-троса. Контроль глубины погружения датчиков осуществлялся по величине фоновой активности, обусловленной космическим излучением и фоном моря.
3. Место проведения работ
Согласно предложению начальника экспедиции Р.М. Полевого, поддержанному Директором ИАЭ им. И.В. Курчатова академиком А.П. Александровым и Главкомом ВМФ СССР, в качестве места проведения исследований были выбраны нейтральные воды вблизи военно-морской базы США Рота. База расположена на Атлантическом побережье Испании в глубине Кадисского залива, и являлась местом постоянного базирования американских атомных подводных лодок. Этот район представлял интерес в связи с малой глубиной океана на значительном удалении от берега. Покидающая базу или возвращающаяся АПЛ вынуждена длительное время идти в надводном положении, что позволяло сопоставлять результаты измерения радиоактивного следа с данными визуального наблюдения кильватерной струи. По данным визуального контакта определялся тип и бортовой номер лодки, что способствовало учету различий в следности отдельных экземпляров АПЛ.
4. Подготовка к экспедиции
Командование ВМФ СССР предложило разместить аппаратуру и участников экспедиции на борту гидрографического судна «Лоцман», базировавшегося в Севастополе. «Лоцман» представлял собой бывшее китобойное судно водоизмещением около 1500 тонн, переоснащенное для проведения гидрографических работ. Часть технических помещений была переделана в кубрики и каюты для размещения экипажа. Несмотря на плотное размещение личного состава в условиях похода, нам была отведена отдельная 4-х местная каюта для отдыха. Койки в каюте двухъярусные. Одна пара коек была расположена вдоль судна, другая поперек. Можно было выбрать направление перемещения собственного тела при предстоящей качке с боку на бок, или с ног на голову. Как показали дальнейшие события, все получили одинаковые порции удовольствий от качки.
Для размещения нашего аппаратурного комплекса и контрольных приборов было предоставлено небольшое помещение, площадью около 1, 5 кв. метра.
В начале января 1975 года при нашем первом приезде в Севастополь судно находилось в сухом доке на ремонте. Это обстоятельство позволило разместить и смонтировать наше оборудование на судне без особых проблем благодаря активной помощи экипажа, отношения с которым с самого начала сложились очень хорошие.
В первую очередь хочется отметить командира судна, капитан-лейтенанта Подлесного Валентина Тимофеевича, человека огромной выдержки, морского офицера с большим стажем службы на различных кораблях ТОФ и ЧФ. Можно сказать — морского волка, бесстрашного, осмотрительного, заботливого по отношению к своей команде. Благодаря его внимательному отношению, вся намеченная программа исследований была полностью выполнена. В организации и обеспечении работ активное участие принимал заместитель командира по политической части старший лейтенант Михаил Анатольевич Чугай. Нельзя не вспомнить и старшего механика судна капитан-лейтенанта Виталия Васильевича Тицкого. За его доброжелательностью и улыбчивостью скрывался высокий профессионализм и чувство ответственности за судьбу корабля.
Основу офицерского коллектива составляли совсем молодые люди. Штурманом судна был лейтенант Анатолий Кузнецов, радистом — младший лейтенант Вячеслав Вериго. Положительные эмоции вызывали и другие офицеры: старший помощник командира, старший лейтенант Владимир Давыдов, капитан-лейтенант Сергей Зуев, старший лейтенант Юрий Панков, старший лейтенант Владимир Шинкаренко, баталер — мичман Григорий Калустов, боцман — мичман Федор Баштан, мичманы Николай Алексашин, Григорий Гайдук, Владимир Голубев, Владимир Паращенко, Николай Табала, матросы Дмитрий Липко, Леонид Середич, Сергей Шаров. У нас сложились добрые отношения и с представителями штаба ВМФ — капитаном второго ранга Василием Сергеевичем Честных и капитаном третьего ранга Геннадием Алексеевичем Трофимовым.
К середине января ремонтные работы на «Лоцмане» были закончены. Док был заполнен водой и вместе с другими кораблями, стоявшими в доке, буксиры развели нас на новые места стоянок.
Закончив приготовления к походу, мы на неделю вернулись в Москву, завершили организационные вопросы и к концу второй декады февраля вернулись на корабль. По решению командования нам выдали форму мичманов и обязали подчиняться корабельному Уставу наряду с военнослужащими судна. Утром 21 февраля были отданы швартовы, и вот «Лоцман» в походе. На берегу остались семьи, начальство, сухопутные заботы, а впереди несколько месяцев работы, качки и неизвестности.
5. Основные результаты исследований
За время похода корабельными службами наблюдений в 17 контактах с АПЛ были идентифицированы тип и бортовой номер 10 атомных подводных лодок, а затем определены параметры их радиоактивной следности. В двух случаях это были многоцелевые АПЛ, а остальные являлись ПЛАРБ типа Лафайет, подкласса Мэдисон-2. В 15 случаях существовал визуальный контакт с лодкой, находящейся в надводном положении. В двух случаях лодка двигалась в подводном положении. В результате было установлено, что удельная концентрация натрия-24 в следе не превышала ~1. 10–12 Ки/литр сек. Интегральный нейтронный поток не превышал ~51012 нейтронов/сек. Хлор-натриевое отношение на момент облучения составляло 0, 5–0, 7, что указывало на механизм непрямой активации забортной воды. Полученные значения оказались намного ниже ожидавшихся. Стало ясно, что разработчики американских АПЛ заблаговременно учли возможность обнаружения АПЛ по радиоактивному следу и предприняли необходимые меры для обеспечения скрытности своих подводных лодок. Наводящие данные были опубликованы в одном из докладов, представленных американскими специалистами на 10 Тихоокеанском конгрессе еще в 1961 году.
6. Моделирование результатов наблюдений
По возвращении в Москву результаты экспедиционных исследований были доложены начальником экспедиции Р.М. Полевым на заседании Гидрофизического совета, проходившем под председательством академика А.П. Александрова. Данные плохо согласовались с аналогичными данными из других организаций, где относительно уровня следности американских АПЛ имелись более оптимистические сведения. Это напоминало струю свежего холодного воздуха в прокуренной теплой комнате. Возникла острая дискуссия. Появились разногласия в оценке результатов исследований.
Для прояснения ситуации были привлечены методы математического моделирования следности. Моделирование включало два этапа. Первый состоял из теоретической оценки величины интегрального нейтронного потока в забортное пространство. Работа была выполнена под руководством Н.С. Хлопкина группой в составе Г.А. Котельникова, В.И. Лелекова и С.И. Яхнина. На основании имевшихся в открытой печати данных об американских АПЛ была проведена возможная компоновка отсека с ЯЭУ. Затем были привлечены расчетные программы, используемые Отделом транспортных реакторов.
Второй этап моделировал динамику образования спутного турбулентного следа лодки. Моделирование было проведено в Институте Гидродинамики СО АН СССР группой в составе Б.Г. Кузнецова, Г.Г. Черных, В.В. Пухначева и Ю.М. Лыткина с привлечением сотрудников ИАЭ им. И.В. Курчатова Ю.В. Сивинцева, Г.А. Котельникова и В.И. Лелекова. Инициатива этой работы исходила от В.И. Лелекова, у которого были хорошие отношения с Ю.М. Лыткиным и который и ввел нас в эту компанию. Результаты комплексного моделирования подтвердили наблюдательные данные экспедиции Р.М. Полевого. Оказалось также, что защититься от нейтронного излучения в забортное пространство проще, нежели построить электронно-регистрирующую аппаратуру с необходимой чувствительностью. Нашлись и прямые указания на этот счет. В одном из выпусков журнала «Зарубежное военное обозрение» за 1975 г. был приведен схематический рисунок реакторного отсека АПЛ французского проекта «Редутабль». Согласно рисунку, реактор был помещен в бак с водяной защитой, что можно интерпретировать как заботу разработчиков проекта об уменьшении радиоактивной следности.
В итоге результаты морской экспедиции 1975 г. оказали существенное влияние на ведущиеся в этом направлении исследования.
7. Впечатления от похода
Один из участников экспедиции, А.И. Иванов, во время похода делал заметки в своем блокноте. В нем нашли отражение быт, условия проведения работы, общие впечатления. Ниже приведена часть этих материалов, возможно представляющая дополнительный интерес для читателя.
«21 февраля 1975 г. Начало похода. Как только прошли боновые заграждения и вышли в Черное море, началась сильная качка. Волна до 4 баллов, ветер до 7 баллов. Многие еще не «прикачались» и имеют зеленый вид. Утром следующего дня, дождавшись назначенного времени, проходили пролив Босфор. Впечатляет мост Европа-Азия, построенный незадолго до этого. Берега совсем близко. Видно пассажиров в легковых автомобилях. К вечеру прошли пролив Босфор, и вышли в Мраморное море. Его название соответствует внешнему виду — качки нет, вода почти как зеркало.
На следующее утро проходили пролив Дарданеллы. Никаких особых впечатлений. Далее вышли в Эгейское море, и оно себя показало во всей красе. На нас обрушился сильный шторм. Судно бросало вверх и вниз. Сильнейшая бортовая качка до 35 град. на борт. Все наружные двери судна задраены, жара от работающих дизелей, свободные от вахты матросы валяются с зелеными лицами где попало, кислый дух и огромная влажность. К концу дня выяснилось, что незакрепленной на переборке дверью прихлопнуло корабельного любимца, щенка по имени Чиф. Жаль.
Спать ночью приходилось, держась за поручень на переборке, иначе можно было оказаться на палубе. Так продолжалось двое суток. И вот 25 февраля к обеду мы прошли остров Китира на выходе из Эгейского моря. Море сразу утихло. На голубом небе ярко светило солнце.
На следующий день с утра в небе над нами появились реактивные самолеты, а к полудню на горизонте возник авианосец «Рузвельт». В воздухе над ним постоянно висели 1–2 вертолета и около десятка самолетов «Фантом» и «Корсар». В это время на авианосце проводились тренировочные полеты. Взлет и посадка самолетов на палубу — зрелище впечатляющее: интервал взлета менее минуты, садятся плотно один за другим. Некоторые самолеты, зайдя на посадку, касаются колесами палубы и, включив форсаж двигателя, опять взлетают. Приземлившиеся самолеты с помощью автотележек быстро откатывают с полосы, складывают крылья и ставят вдоль борта. Когда мы обходили авианосец с кормы, в идущих на посадку самолетах были видны головы пилотов.
На следующее утро подошли к Тунисскому проливу. Погода начала резко портиться. Командир получил указание полным ходом следовать на выход из пролива. Тут и началось!
Ветер порывами более 28 м/сек, волна 5–6 баллов, ход 18 узлов лагом к волне, крен до 45 град. на борт. Стоять невозможно. Все, что не закреплено, летает по каютам. Особенно опасны «летающие кресла», массивные конструкции весом по пуду.
Ужина не было, так как первое блюдо влилось во второе и вместе с третьим оказалось на палубе камбуза. Еще лишились десятка стаканов и почти всех глубоких тарелок.
А в это время в матросском кубрике для подъема духа личного состава демонстрировали кинофильм «Горячий снег».
Прошли Тунисский пролив. Далее взяли курс на Гибралтарский пролив.
Второго марта с утра стоит прекрасная погода — яркое солнце, ни единого облачка, пронзительно голубая вода. Перед форштевнем резвятся дельфины. По правому борту на горизонте виден берег Испании. Впереди справа, в дымке, видна гора. Это знаменитые Геркулесовы столбы, ворота в Атлантику. Ближе к обеду входим в Гибралтарский пролив.
Он довольно узкий, около 20 км. На горизонте слева виден берег Африки. Это Марокко. Движение судов в проливе в обе стороны плотное и правостороннее — в Атлантику вдоль Европейского берега, в Средиземное море вдоль Африканского побережья. Еще несколько часов хода и резкая волна, бьющая в левый борт, сообщает о том, что мы вышли в Атлантический океан. Далее наш курс на северо-восток в Кадисский залив. Наше судно «Лоцман» должно сменить в районе исследований гидрографическое судно «Бакан», уже проработавшее в море несколько месяцев и направляющееся домой в базу.
Однако, Атлантика — есть Атлантика. Непредсказуемый Океан! Начинается шторм. Двое суток пытаемся встретиться с «Баканом». По радио слышим друг друга, а визуального контакта из-за шторма нет. Наконец шторм затихает, и мы оказываемся рядом с коллегами. На обоих судах радостное оживление. Мы привезли на «Бакан» свежую (двухнедельной давности) почту, газеты, журналы. На обоих судах готовится праздничный обед. На нашем судне коки, проявляя чудеса находчивости, приготовили шашлыки. Небольшие, но очень вкусные. Тем временем судовые специалисты заняты обменом материалами по результатам своих работ для обеспечения непрерывности проводимых исследований.
Заместители командиров судов по политико-воспитательной работе обмениваются между собой коробками с кинофильмами. Старшие механики делятся запчастями и инструментом. Радисты обсуждают прохождение радиоволн на различных частотах. Есть, о чем поговорить и командирам судов, закрывшись в капитанской каюте «Лоцмана».
К обеду 5 марта все совместные дела закончены, и члены экипажей вернулись на свои суда. Наступает минута прощания. Сейчас «Бакан» уйдет домой, а мы останемся в океане.
По сложившейся традиции «Лоцман» стоит в дрейфе, а «Бакан» запускает все свои двигатели на полную мощность и, обойдя вокруг нас с красивым буруном за кормой и столбом копоти над трубой, уходит в сторону Гибралтарского пролива. Круг почета сопровождается громкой трансляцией по верхней палубе гимна «Прощание славянки». Поневоле на глазах навертываются слезы.
Теперь мы находимся в районе наших исследований, и все начинают налаживать условия своего быта и отдыха — распаковывают ящики с технологическим оборудованием и запасным имуществом, размещают их содержимое во всех доступных местах. Поскольку свободных мест мало, часть ящиков закрепляем на верхней палубе, о чем скоро пожалеем. При очередном шторме один из ящиков с нашим имуществом смыло за борт.
В каюте мы оборудовали «вычислительный центр» экспедиции. В те времена персональные компьютеры отсутствовали, да и электронные калькуляторы являлись диковиной. Помимо логарифмических линеек у нас была тяжеленная механическая счетная машинка с электрическим приводом фирмы «Rheinmetall». Мы прочно закрепили ее на столе в каюте.
Машинка имела три серьезных минуса:
— при работе она так сильно грохотала и трясла стол, что из соседних кают все уходили «в гости» к коллегам в дальние помещения судна;
— поскольку над столом с машинкой находился иллюминатор, то от брызг морской воды у нее начинали залипать различные рычажки, и настолько ухудшалась изоляция электромотора привода, что работающего на ней сотрудника слегка взбадривали электрические удары;
— в случае отрыва от стола в шторм машинка представляла серьезную угрозу всем, находящимся в каюте.
В течение двух следующих дней организационная суета понемногу стихла, и началась размеренная судовая жизнь. В отличие от жизни на берегу, в ней есть определенные неудобства, но ей присуще и большое количество положительных моментов. Например, питание. В наземной жизни достаточно редко удается соблюдать временной режим питания и его сбалансированность по составу. Разве что, находясь в санатории. В море этот вопрос отпадает автоматически. Существует как расписание несения вахт, так и расписание приема пищи. Оба расписания строго исполняются. И если выполнение первого расписания контролируют командиры боевых частей, то высококачественная реализация второго расписания зависит от мудрости корабельного баталера и мастерства его подчиненных — корабельных коков. Огромное им спасибо. Кроме того, общий контроль над качеством питания ведет корабельный доктор — как на стадии контроля качества исходных продуктов, так и при снятии проб с готовых блюд. С учетом выше изложенного, питание наше было прекрасным. Ниже описан приблизительный распорядок нашей жизни.
В 8 часов утра сигнал по внутренней громкоговорящей связи объявляет подъем. Бритье, умывание, одевание и в 9 часов по связи приглашают к завтраку. Офицеры и мичмана принимают пищу в кают-компании, в которой два стола. Один для командира и офицеров, другой для мичманов. Наши места за вторым столом. Рацион завтрака обширен и день ото дня разнообразен. Выглядит это приблизительно так. Масло сливочное -большой бесформенный кусок в центре стола. Хлеб белый собственной выпечки, иногда еще теплый. Так называемая «нулевка» — порезанные соленые огурцы, или соленые помидоры, или квашеная капуста с репчатым лучком. Кроме того, на столе открытые банки с консервами: цыпленок в желе, осетрина в томате, шпроты, плавленый сыр и т. п. Из горячего на завтрак чаще всего каши: манная, пшенная, рисовая молочная. На десерт галеты, печенье, сахар. Всегда кофе с молоком и чайник с чаем. Для желающих добавка к чаю — концентрат алычового сока.
Можно отметить несколько деталей в функционировании кают-компании. В кают-компанию все приходят одетые по форме. Если за столом уже находится старший по должности офицер, то входящий спрашивает разрешение на присутствие. Такая же процедура соблюдается и при покидании кают-компании. Вся еда подается на столы вестовым в фаянсовой посуде, а чайные стаканы в подстаканниках. На столах белые скатерти. Если судно испытывает качку, скатерти увлажняют для уменьшения их скольжения по столам и посуды по скатертям. Правда, при серьезной качке, как показали собственные наблюдения, это не помогает. На столе в кают-компании круглосуточно находится чайник с чаем, сахар, галеты. «Заморить червячка» — нет проблем.
В 13 часов обед. На столе обязательная «нулевка». Дополнительно появляется разделанная сельдь. В качку к ней добавляют каждому по великолепной вобле. Ее качество неизменно во времени, поскольку она поставляется на судно в герметичных железных банках весом по килограмму. Рыбки в каждой из банок одинаковые по размеру, с аккуратно подрезанными хвостиками. В те времена такая вобла была вожделенной мечтой любого любителя пива. А на флоте банки с воблой являлись неофициальной валютой при решении различных проблем.
Мы застали те времена, когда на флоте на некоторых типах кораблей личному составу в сутки выдавалось по 50 грамм сухого вина. Как правило, это приурочивалось к обеду. Вскоре эта традиция была отменена к большому огорчению экипажей. Вино заменили соком.
Первые блюда были весьма разнообразными. Это определялось состоянием запасов в холодильниках судна. Различные супы, щи, борщи сменяли друг друга. В отдельные дни на столе в изобилии появлялась свежая рыба: уха на первое, жареная рыба на второе. Но об этом речь пойдет нес