https://www.funkybird.ru/policymaker

Прохоров: переплавка страданий в продукт

Что роднит современных кандидатов в Президенты РФ и капиталистов XIX века

Прежде чем стать кандидатом в президенты страны, глава группы «ОНЭКСИМ», совладелец «Объединенной компании «Русал» Михаил Прохоров попытался стать кандидатом в её идеологи. Претендуя на лавры основателя новой полиэкономии для новой России, трибуну своего руководящего положения в РСПП в 2010 году он использовал для обсуждения пользы увеличения рабочего дня.

«Наша (т.е. ИХ, Михаила Прохорова- А. Л.) позиция сводится к тому, что Трудовой кодекс, особенно в эпоху, когда мы говорим о модернизации, об инновациях, когда мы от 4 до 6 раз отстаем от ведущих стран по производительности труда, менять надо обязательно».

Суть поправки, предлагавшейся Прохоровым в 2010 году, заключается в том, что «по просьбе работника(1) работодатель может разрешить ему работать по совместительству за пределами нормальной рабочей недели, но без оформления внутреннего совместительства и не более 60-ти часов в неделю».

Пока продолжительность рабочей недели, унаследованной от СССР, составляет 40 часов. Конечно, только формально: как справедливо отметил Прохоров, на практике она на многих предприятиях по факту УЖЕ 60-часовая.

Защищая свою теоретическую находку (о взаимосвязи инноваций с ростом элементов рабовладения) Прохоров принял участие в теледебатах о введении 12-часового рабочего дня. «Я — за борьбу против бедности, а мои оппоненты, видимо, борются против богатых».

Отвлечемся пока от Прохорова и реалий нашего времени. Не только здесь и сейчас — всюду и всегда находились люди, которые считали, что бич надсмотрщика высекает золото из спин работ, подобно тому, как огниво высекает искры из кремния.

В этом и есть колоссальное, «стволовое» заблуждение, от которого ветвятся заблуждения более мелкие. КОЛИЧЕСТВО ПОЛЬЗЫ В ТРУДЕ НЕЛЕПО СОВМЕЩАЕТСЯ С КОЛИЧЕСТВОМ СТРАДАНИЯ В НЁМ. Мистификация заключается в том, что с увеличением количества страданий в труде ждут увеличения его прибыльности и пользы. Таким образом, если продолжить эту логику, пыточная камера должна, как сказочный осел-алхимик, исторгать из себя золотые монеты.

Уже великий А. Смит чудит в этом смысле, когда пишет, что «Одинаковые количества труда должны иметь во все времена и во всех местах одинаковую стоимость для рабочего. При нормальном состоянии здоровья, cилы, деятельности и при средней степени умения, которым он обладает, он должен всегда отдавать одну и ту же долю своего покоя, свободы и своего счастья» («Wealth of Nations» v. I, сh. V).

Теряясь перед авторитетом гения экономики, начинаешь спрашивать себя: может быть, он шутит?! Предполагать, что землекоп за кубометр одинакового грунта получит равное вознаграждение в Англии, России и Китае может только человек, совершенно оторванный от жизни. Далее, у Смита беспокойство, несвобода и несчастье оказываются обменными единицами (причем одна к одному) для получения материальных благ. Получается, что самый несчастный и несвободный человек должен быть одновременно и самым богатым, и наоборот, только крайняя нищета может принести спокойствие и счастье.

В 1837 г. Н.У.Сениор, известный буржуазный экономист, написал: «При теперешнем фабричном акте ни одна фабрика, на которой работают лица моложе 18 лет, не может работать более 11 1 / 2 часов в день, т. е, по 12 часов в первые 5 дней недели и 9 часов в субботу. Следующий анализ показывает, что на такой фабрике вся чистая прибыль происходит от последнего часа».

Сигнал «последнего часа», открытого Сениором в 1836 г., был снова подан 15 апреля 1848 г. в лондонском » Economist » Джемсом Уилсоном, одним из главных экономических авторитетов тогдашней Англии, в его полемике против закона о десятичасовом рабочем дне.

Если бы Прохоров имел возможность читать побольше, и вообще знал бы об этом, то он непременно вытащил бы расчеты Сениора с криком — «вот и раньше говорили…»(2).

Ещё бы! Ведь Сениор авторитетом экономической науки «доказал неопровержимо», что 8-часовой рабочий день, и даже 10-часовой — путь к тотальной убыточности предприятий, работать меньше 11 часов им никак нельзя, чтобы не разориться, а если бы заставить их работать по 16 часов, то и вовсе свершилось бы великое обогащение нации.

Напоминает притчу о том, как цыган учил лошадь не кушать: на вторую неделю лошадь совсем уже привыкла обходиться без пищи, принеся цыгану большую выгоду, но жалко, сдохла…

Карл Маркс, впрочем, ничуть не лучше тех буржуазных экономистов, с которыми он спорит. «А утверждение, что он в первые 5 3 / 4 часа производит свою заработную плату, а в последние 5 3 / 4 часа — вашу чистую прибыль, означает только, что первые 5 3 / 4 часа вы оплачиваете, а последние 5 3 / 4 часа не оплачиваете» — ругается с Сениором Маркс, предлагая удалить капиталиста, как социальную фигуру, т.е. вырезать орган из организма, в котором орган кажется Марксу «лишним». Но с той самой нелепостью, что продуктивность и польза труда измеряются часами — Маркс-то и не думает спорить. Получается, что объем производства нельзя повысить ничем, кроме повышения страдания и несвободы, совсем по Адаму Смиту.

Теперь-то вы понимаете, читатель-друг, почему идеально формой экономики как для капиталистов типа М.Прохорова, так и для коммунистов типа Л.Троцкого все время выступает концлагерь?

Между тем совершенно очевидно, что плодовитость и польза труда отнюдь не связаны ни с его протяженностью, ни с его утомительностью. Трудом мы не создаем благо, а лишь извлекаем его из природы, адаптируем к употреблению природное благо. Чтобы было понятно, то поясню конкретикой: взбивая молоко в масло, мы питаемся потом маслом, а не количеством ударов маслобойки. И банку тушенки мы вскрываем, чтобы добраться до тушенки, и питаемся потом тушенкой, а вовсе не изрезанной жестью.

Если вместо того, чтобы взбивать масло, мы станем толочь воду в ступе, если вместо банки тушенки мы будем просто открывашкой портить рулон жести, то никакие затраты времени, никакая высокая производительность труда не помогут нам насытиться.

Поэтому совершенно неважно, сколько часов провел рабочий запертым на фабрике, и не важно, насколько он там устал. Не количество пролитого пота, а конечный продукт кормят капиталиста. Поэтому самое главное в труде — его ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ЗАМЫСЕЛ, ЕГО ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ.

Но ничто так не вредит уму первоначального замысла, как сверхдоступность рабочего времени и усталость рабочего. Человек, утомившись, тупеет, многие вещи делает «на автомате», вместо оптимизации и рационализации труда, словно робот, повторяет привычную схему. При этом сокращение рабочего дня парадоскальным образом повышает его эффективность! Капиталист, который знает, что рабочий в его распоряжении всего 5 часов, заинтересован в интеллектуальном поиске, изобретательстве, чтобы успеть сделать все нужное за 5 часов.

А капиталист, у которого рабочий в подчинении все сутки, как раб, конечно, имеет возможность дать волю всему своему непродуктивному самодурству. Зачем оптимизировать труд, если труд дан в виде неисчерпаемой безразмерности? Человечество относится к молоку гораздо бережнее, чем к воде, по части его непродуктивных потерь, поскольку молоко дано ему в объеме куда меньшем, чем вода.

Рабочий же, запертый на фабрику, как в тюрьму, привыкает не работать, а отбывать срок, ищет не средства сделать побольше за час времени, а наоборот — средства обоснования своей медлительности.

Ничего удивительного здесь нет: у спринтера цель максимально выложится в беге ИМЕННО ПОТОМУ, что дистанция коротка. А у марафонца совсем другая главная задача — сберечь в беге силы, чтобы не упасть на сверхдлинной дистанции.

Стимулом для повышения продуктивности труда является именно возможность сократить себе рабочий день. Если же рабочий день имеет тенденцию только к нарастанию, то все силы человеческой изобретательности направляются на растягивание производственных процессов, на обоснование торможения.

Почему волжские купцы посмеялись над гениальной идеей великого Кулибина — о самоходной барже, идущей против течения? Почему не дали Кулибину ни копейки инвестиций? Да только лишь потому, что бурлацкий труд был на Волге очень дешев и доступен. Стань он подороже и попридирчивей к работодателю, купцам не было бы так смешно.

А наш замечательный современник, А.Паршев, пишет: «И не рассказывайте… о роботизированных линиях. Я… писал диплом как раз по специальности «Роботы и манипуляторы»… знаю, что единственный роботизированный цех сборки кузовов фирмы «Ниссан» так и остался единственным в Японии, для съемок фильмов и показа президентам и премьер-министрам слаборазвитых стран. Японцы обнаружили, что корейцы и узбеки гораздо лучше, дешевле и надежнее роботов. У роботов масса ограничений при их использовании, и, если учесть затраты на изготовление самих роботов, то производительность труда поднимается ими не так уж сильно». Совершенно верно: пока есть раб, живой, в виде человека, и бесправный как робот, нет никакого интереса заменять его суррогатом в виде робота-механизма.

Длинный рабочий день и высокая производительность труда в формальных единицах, навязанные человеку, серпом бьют по автоматизации и механизации труда. То есть по тем инновациям, которые так не к месту приплел Прохоров, выдвигая инициативу реставрации рабовладения…
А. Леонидов-Филиппов, специально для НСН «Венед»

(1) — О «добровольности» перехода с 40-часовой на 60-часовую рабочую неделю со стороны работника вспомним только такой курьёз: в 1848 г., когда десятичасовой билль прошел через парламент Англии, фабриканты сельских льнопрядилен, рассеянных между графствами Дорсет и Сомерсет, принудили некоторых рабочих, на которых распространялось ограничение рабочего дня, принять петицию, в которой, между прочим, говорится: «Мы, просители-родители, полагаем, что добавочный час праздности не может иметь никакого иного результата, кроме деморализации наших детей, ибо праздность — мать всех пороков».
По этому поводу фабричный отчет от 1 декабря 1848 г. замечает: «Воздух льнопрядилен, где работают дети этих добродетельно-нежных родителей, до такой степени насыщен пылью и частицами волокон сырого материала, что чрезвычайно неприятно пробыть в прядильне хотя бы только 10 минут, так как льняная пыль, от которой нет никакого спасения, проникая в глаза, уши, нос и рот, вызывает мучительнейшее ощущение.
Самый труд, вследствие безумной быстроты машин, требует постоянно ловкости и движения при неослабном внимании, и представляется несколько жестоким заставить родителей употреблять слово «леность» по адресу собственных детей, которые, за вычетом времени на еду, 10 полных часов прикованы к такой работе, в такой атмосфере… Эти дети работают дольше, чем батраки в соседних деревнях. Такие безжалостные обвинения в «праздности и пороке» следует заклеймить как чистейшее ханжество и самое бесстыдное лицемерие…

(2) — Сениор писал: «Фабрикант затрачивает 100 000 ф. ст.: 80 000 ф. ст. на фабричные здания и машины, 20 000 ф. ст. на сырой материал и заработную плату. Предполагая, что капитал оборачивается один раз в год и что валовая прибыль составляет 15%, годовой оборот товаров этой фабрики должен составить стоимость в 115 000 фунтов стерлингов… Каждая из 23 половин рабочего часа, составляющих рабочий день, производит 5/115 , или 1 / 23 , этих 115000 фунтов стерлингов.
Из этих 23 / 23 , образующих совокупность этих 115 000 ф. ст. ( constituting the whole 115 000 ф. ст.), 20 / 23 , т. е. 100 000 из 115 000, просто возмещают капитал; 1 / 23 , или 5 000 ф. ст. из 15 000 ф. ст., составляющих валовую прибыль (!), возмещает износ фабрики и машин. Остающиеся 2 / 23 , т. е. два последних получаса каждого дня, производят чистую прибыль в 10%. Поэтому, если бы при неизменных ценах фабрика могла работать 13 часов вместо 11 1 / 2 , то. при увеличении оборотного капитала приблизительно на 2 600 ф. ст., чистая прибыль увеличилась бы более чем вдвое. С другой стороны, если бы рабочий день был сокращен на 1 час, то исчезла бы чистая прибыль, а если бы на 1 / 2 часа, то исчезла бы и валовая прибыль».