https://www.funkybird.ru/policymaker

Цинизм устарел

Называйте это сменой моды или чем-то большим, но те публичные демонстрации политического цинизма, которые столько лет были у нас нормой и даже хорошим тоном, на глазах превращаются в признак безнадежной старомодности и политической устарелости.

Речь не о том, что меняются характеры людей, действующих в нашей политике. Люди вообще меняются мало и редко. Но стиль их общественного поведения явно становится иным. Раньше приличные и, в сущности, довольно честные общественные деятели вели себя на публике как циники, открыто щеголяющие собственным жульничеством. Теперь же матерые циники готовятся восхвалять преимущества честности и правдолюбия.

«Это лучшая часть нашего общества, наиболее продуктивная его часть… Среди них найдете завтрашних лидеров», — сказал Владислав Сурков в декабре 2011-го, посмотрев на московские митинги против выборных подтасовок и послушав призывы к властям освоить хоть минимальную честность. Это тот же самый деятель, который всего несколькими неделями раньше размышлял вслух о тех же самых людях: «Всем вопящим отвечаю: хватит вопить. Надоели!» Вот как он умел ставить на место всех этих правдолюбцев. Без церемоний, но зато с неподражаемым изяществом и шиком. И вдруг, словно с глаз сошла пелена, оценил все их достоинства.

Дело тут не только в том, что именно за эти недели выяснилось, что с поста главного кремлевского идеолога Суркова перебрасывают в правительство на должность вице-премьера, присматривающего за новаторскими секторами экономики. Просто склонный, как и всякий рафинированный интеллектуал, к размашистому словесному радикализму, он почуял перемену направления общественного ветра и попытался уловить этот новый ветер всеми своими, так сказать, парусами. Ничуть при этом не стесняясь, что столько лет сам был олицетворением той самоуверенной официальной лжи, даже не пытавшейся притвориться правдой, против которой вышли протестовать столичные интеллигенты.

Абсолютному цинику всегда легко. Труднее цинику, так сказать, честному, для которого пофигизм – не только карьерная стратегия, но еще и милая сердцу доктрина, с которой поэтому не так-то легко расстаться.

Если Сурков был идеологическим кардиналом эпохи пофигизма, то ее общепризнанным культурным вождем можно назвать Сергея Шнурова. «Эээх! Растет правосознание!… Эээх! Пойдет голосование!… Эээх! Я голосую против всех! Эээх! С козлами не играю! Эээх! Я вас не выбираю!… Выборы, выборы, кандидаты – п… ры!» (полную версию этой песни можно послушать здесь).

Не забудем, что столь смелая и как бы независимая позиция весьма одобрялась сверху. Ведь чем более наплевательски рядовой человек относится к собственным правам, тем начальству удобнее не обращать на эти права никакого внимания. Но в глазах прямодушного Шнура это была единственно правильная жизненная линия, и когда в позапрошлом году острым взором художника он различил первые волны гражданских протестов, то, как и положено идейному цинику, надумал разоблачить сугубо шкурные и карьеристские, как ему искренне казалось, мотивы всех, кто в этих протестах участвовал. Так родилась песня «Химкинский лес» (2010), высмеивающая защитников этого леса (слушать). Но вместо привычного одобрительного гогота на автора вдруг накатила волна протестов, обличений и даже абсолютно здесь невоспроизводимых, но довольно остроумных пародий (вот одна из них).

Общественный дискурс, как выразился бы интеллектуал Сурков, уже явно начинал меняться, и Шнуру довелось стать одним из первых, кто ощутил эти перемены на собственной шкуре. Своих убеждений Шнур после этого, насколько можно понять, не изменил, любая честность, истинная или показная, для него по-прежнему объект зубоскальства, но демонстрирует эти свои задушевные воззрения он теперь с гораздо большей оглядкой. Ведь публика все хуже такое воспринимает.

Впрочем, истинному художнику всегда должно быть тяжело работать. Ну а легче всего сейчас тем, чьи взгляды беспредельно широки и способны поэтому вместить в себя любые перемены общественных настроений.

Последние месяцы подарили нам несколько удивительных метаморфоз. Скажем, Ксения Собчак, вчерашнее легкомысленное дитя безвременья, вдруг нашла себя как глашатай политической честности, толковый оратор на протестных митингах и взыскательный наблюдатель на выборах. Не обязательно объяснять это одной только конъюнктурой. Любой человек имеет право на духовный рост. Но очевидно, что новая общественная роль Собчак еще и просто интереснее прежней, это совсем другой спектр возможностей. Притом эти возможности открыла именно новая общественная атмосфера — старая ни для чего подобного просто не годилась.

В том климате, который начал складываться в 1990-е годы и окончательно устоялся в 2000-е, стало аксиомой, что любые действия людей объясняются только корыстью, клановыми связями или принуждением, но ни в коем случае не принципами, не моралью и не гражданскими чувствами. Общественные фигуры нисколько не стеснялись своего цинизма. Наоборот, они его афишировали.

Депутат, мэр, губернатор открыто объяснял очередной свой переход из старой начальственной партии в новую начальственную партию тем, что иначе лишился бы кресла. Тот, кто добавил бы к этому, что у него еще и взгляды изменились, стал бы посмешищем, а делаться посмешищем не желал никто.

Комментатор, разъясняя для публики любое правительственное решение или, скажем, судебный вердикт (хотя бы формально и вполне правозаконный), был уверен, что его задача — раскрыть сугубо коммерческие интересы действующих лиц или указать на их клановые связи и административную подчиненность. Существование любых других механизмов и мотивов для принятия решений, например, принципиальных, вообще не признавалось. Слово «честный» применительно к человеку, принимающему решения, считалось признаком комментаторского непрофессионализма или заказного характера материала. Вице-премьера, который, обосновывая свои предложения, имел обыкновение ссылаться на общественную пользу, аттестовали как нечто среднее между упорствующим лицемером и записным чудаком.

Но самое занятное, что цинизм сделался публичным языком высшей власти. Лучшие перлы такого рода продуцировал Сурков, но и в выступлениях Путина любое объяснение политической действительности всегда сводилось и сводится к выявлению корыстных мотивов у всех, кто его чем-нибудь не устроил. Тех, для кого принципиальные соображения имеют хоть какое-то значение, в его политической картине мира просто не существует.

Почему западные державы в восторге от арабских революций? Потому что эти революции совершаются в их материальных интересах. То, что их материальные убытки от этих революций совершенно очевидны, а перспективы барышей как раз весьма туманны, значения не имеет.

Почему Касьянов, Немцов или Рыжков стали оппозиционерами? Да потому, что в проклятые 90-е они обогатились и сейчас защищают свои миллиарды. То, что защищать миллиарды можно куда более удобными способами, что Рыжков в 90-е был путинским однопартийцем по НДР, а Касьянов – его многолетним премьером в нулевые, остается за кадром. Предполагается, что таких вопросов никто не задаст. И раньше действительно не задали бы. Но ведь атмосфера круто изменилась, хотя Путин этого, кажется, не замечает, и устаревшая полемическая техника продолжает работать во всю мощь.

Почему писатель Акунин в оппозиции? А потому, что у него грузинские корни.

Почему наблюдатели говорят о подтасовках на выборах? А потому, что так приказало их начальство – Государственный департамент США.

Много лет рядовые люди воспринимали лживость и цинизм властей как нечто само собой разумеющееся и в силу этого не заслуживающее даже осуждения. Возникла иллюзия, что это навсегда. Политик, который сегодня не чувствует необходимости расстаться с этой иллюзией, устаревает на глазах и неизбежно проиграет свою карьерную игру. Общество все решительнее требует от властей честности. И каким бы странным ни казалось им это требование, но всем, кто находится сейчас на политическом поле, придется или освоить новые правила игры, или уйти.

Нет ничего легче, чем обличать лицемерие этой новообретаемой политической честности, кто бы ее ни провозглашал — оппозиционные деятели или мейнстримные. Разумеется, за ней сплошь и рядом обнаружатся все те же карьеризм и корысть, хотя и хорошо закамуфлированные. Но дело не только в том, что сводить все и всегда к одной только корысти – это признак очень наивного ума. Есть и еще более простой довод. Совсем уж элементарный. Что добропорядочность, даже наигранная, в любом случае лучше, чем самые искренние жульничество и цинизм.