«Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» — спрашивал в 1970 году Андрей Амальрик. Книга этого диссидента вышла только на Западе. В Союзе Советских Социалистических Республик (СССР) нельзя было открыто размышлять о конце коммунизма.
К тому же в 1970 году СССР находится в самом зените своего развития. Как ядерная держава он достиг паритета с Соединенными Штатами, а как экспортер идеологии и оружия в страны третьего мира даже превосходил своего основного конкурента. Да и на Западе никто не ставил под вопрос его живучесть.
Однако в конце 1991 года это все-таки произошло. 25 декабря президент Михаил Горбачев в мрачном настроении покинул Кремль, и в тот же день был спущен советский флаг. Горбачев стал героем отступления. Будучи генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), он попытался превратить существовавшую систему в социализм с человеческим лицом. Период открытости начался с перестройки — осторожного изменения структур в политике и экономике, тогда как гласность позволила иметь определенное количество свободы слова. Однако вскоре после этого осторожный реформатор утратил инициативу и стал плыть по течению.
Демонтаж системы проходил вопреки его воле. Непосредственным поводом для распада страны стал путч реакционных коммунистов старого толка, направленный против Горбачева. Этот опереточный переворот 1991 года остался всего лишь эпизодом, однако он ускорил процесс распада. Экономика была неэффективной, и империя балансировала на грани банкротства. Что касается общества, то оно уже заранее укрылось в своей нише.
Государство и общество существуют сами по себе
«Мы не знаем страны, в которой живем», — предупреждал еще в 1984 году предшественник Горбачева Юрий Андропов. Андропов затронул проблему, которая пронизывает всю российскую историю: государство и общество существуют сами по себе. Правящий класс обрубает связи с народом. Когда царская империя в 1917 году прекратила свое существование, российского царя не поддержали даже великие князья. Горбачев в 1991 испытал то же самое. Институты сверхдержавы и государственная партия КПСС перешла в мир иной, и почти никто этого не заметил.
Нечто подобное повторялось четыре раза за последние 500 лет. «Государство в критической ситуации просто сгнивает как помидор, исчезает как носитель конструктивных функций», — констатирует российский историк Александр Ахиезер. Для него это повторяющийся мотив российского развития. По его мнению, на Западе подобный коллапс почти немыслим, поскольку в критические моменты общество спешит на помощь и поддерживает государство, либо заменяет его альтернативными структурами. В России распад государства равносилен национальной катастрофе. Его подданные настроены равнодушно, и чем слабее кажется государство, тем в меньшей степени они готовы принять участие в его судьбе.
Поскольку народ не воспринимает государство как результат своих собственных действий, он остается безучастным. Либо подданный строго отвергает все государственное, как это было в конце СССР, либо он впадает в состояние квазирелигиозного почитания — это феномен можно было также наблюдать в первых срок президентского правления Владимира Путина. Новый мессия после демократических экспериментом при Борисе Ельцине вновь вернулся к авторитарному централизму.
Россия на глиняных ногах
Запад был застигнут врасплох развалом Советского Союза. «Советологи» не догадывались об этом — о прогнозах и говорить нечего. Их вводил в заблуждение фасад империи. Спустя десять лет все повторилось. На этот раз Запад попал под влияние Путина, провозгласившего Россию новой энергетической сверхдержавой. Однако в действительности Россия стоит на глиняных ногах, и ее инфраструктура такова, что дорог в этой стране меньше, чем в Швейцарии.
Советский Союз был не в состоянии преодолеть инерцию масс и создать основы современной трудовой культуры. Спустя 20 лет после распада СССР Россия вновь находится в тупике. Советский Союз развалился из-за централизма, авторитаризма, из-за своей зависимости от экспорта сырья, а также из-за существовавшей концепции общества, в соответствии с которой подданные не имели никакой собственной роли. При этом действовала и продолжает действовать бюрократия — количество чиновников с 1991 года удвоилось. Москва так и не осмыслила причины развала системы. Вместо этого страна вновь была втиснута в старый корсет и продолжала цепляться за «истины» — например, за представление об особой цивилизационной роли вкупе с миссионерскими задачами. Словом, полностью в традиции коммунизма и мировой революции. Перестройка государства и общества была остановлена — вместо нее происходит модернизация, ограниченная, как это было при Сталине, обновлением машинного парка.
Независимое мышление задушено
Еще образовательное наступление, проводившееся вместе с индустриализацией в 30-е годы, вызывало беспокойство у руководства страны. Новый образованный слой не должен был породить автономного субъекта. Независимое мышление было задушено. Образ мыслей и образ жизни оставались связанными с идеализированными ценностями крестьянских общин. Независимо мыслящих граждан российская элита боится и сегодня. Поэтому в современной системе образования по-прежнему продолжает господствовать советский дух. КПСС ссылалась на марксизм, однако она игнорировала его ключевое положение. Маркс воспринимал рабочую силу и средства производства как единое целое, которое продолжает диалектически развиваться и служит движущей силой. Однако теория и факты в российском сознании имеют второстепенное значение, а мышление следует иной логике, чем на Западе. Все это иногда осложняет общение с Москвой. Россия скована централизованным мировосприятием, в котором отдельные области жизни, знания и веры еще не дифференцированы. Чувство здесь господствует над фактами. Поэтому и сегодня существует склонность делить мир на друзей и врагов. Таким образом, имеется много параллелей между новой и старой Россией. Если Россия не сможет сменить парадигму, то, как предупреждает писатель Владимир Сорокин, у нее останется всего лишь одна функция — выполнять роль «17-полосной магистрали между Евросоюзом и Китаем».