У меня было два основных мотива приехать в Астрахань. Побыв наблюдателем на президентских выборах, я понял: одно дело слышать, читать, и совсем другое — видеть своими глазами. Эта зараза — быть очевидцем — меня серьезно зацепила.
Второй мотив попробую объяснить более развернуто. Я вообще-то довольно пессимистично смотрю на положение дел в стране. Полагаю, что не может быть никакой быстрой «победы», да и смена персон во власти — это еще не победа.
Я не политик, не политтехнолог. Считаю, надо делать то, что можешь делать, не меняя кардинально свою жизнь, не принося жертв, не становясь профессиональным протестантом. Хотя, появившись в Астрахани в компании Собчак, Навального, Гудкова, я волей-неволей оказался втянутым в это дело. Хотя все сделал самостоятельно, сам купил билет, сам полетел туда. В Астрахани я убедился — карта, которая разыгрывалась во время президентской кампании, разыгрывается каждый раз, когда возникает конфликтная ситуация. Разделяй и властвуй. Разделяй по любым признакам: социальным, национальным, географическим. Люди, представлявшие в Астрахани всевозможные прокремлевские организации, первым делом кричали: «Москвичи, уезжайте в свою Москву!» Это был их единственный аргумент.
Я трудно вхожу в контакт с незнакомыми. А эти два дня в Астрахани провел в постоянном окружении очень разных людей. Среди которых попадалось много айпадированных «нашистов». «Нашистики» — мальчики и девочки, за спинами которых их комиссары — местные и приезжие. А у тех за спинами — еще какие-то крепкие мужики, похоже, из специальных организаций.
Накануне митинга мы поехали на набережную. Там гуляют, пьют пиво-водку, из машин несется музыка, и все это производит гнетущее впечатление. Ксения Собчак стала подходить к людям и смело, что называется, с открытым забралом разговаривать с ними. Я тоже общался с теми, кто уцелел от «собчаковского взрыва», и должен сказать — впечатление удручающее. Люди живут в информационном вакууме. Потребляют в основном телевизор. И ему-то в основном не верят.
Две наиболее распространенные позиции — озлобление как защитная реакция и равнодушие («все равно ничего не изменить»). Люди никоим образом не соотносят свою собственную жизнь с жизнью страны. Думаю, власть этого и добивалась.
Яростной поддержки правящего режима я тоже не видел. Ни среди людей, симпатизирующих Шеину, ни среди тех, кто его не поддерживает.
Интересна была реакция шедших на митинг. Они подходили к площади, видели милицейское оцепление и уходили. Тем не менее они совершили огромный для себя шаг, что вообще вышли.
Стоящие в оцеплении полицейские были ошарашены происходящим: они ничего подобного не видели. Они там гораздо более «плюшевые», чем в Москве, более растерянные. Когда один из приезжих стал требовать от полицейского чина в соответствии с «Законом о полиции» представиться, объяснить, по каким причинам его не пропускают на площадь, показать жетон, то у астраханцев глаза на лоб лезли. От того, что можно так себя вести, так разговаривать с полицией, и тебе ничего за это не будет — у тебя есть на это право.
Я приехал в Астрахань дать понять жителям города, что о происходящем в нем слышно по всей стране. Ты говоришь элементарные вещи: власть — это люди, обязанные на нас работать, мэр — человек, которого вы выбираете не для того, чтобы он командовал вами, а для осуществления вашей воли, что если он не понравится, то выберете другого, — эти банальности звучат здесь как абсолютная новость. И в глазах зажигается огонек. Возможно, он погаснет через полчаса, но что-то останется обязательно.
Медведев говорил, что надо развивать правовую культуру в массах. Вранье, никто этого не делает. Чтобы эта культура развивалась, надо людям дать ощущение, что они влияют на жизнь страны, своего города, поселка. Я встречал в Астрахани людей удивительных. Например, крестьянина, приехавшего со своим сыном из деревни под Саратовом. Спросил, зачем он приехал, он ответил: «Да у нас там никого ни на что не поднять, а ведь и у нас сплошной беспредел». — «Ну а здесь-то что вам надо?» — «Просто вранье надоело». Я разговаривал с людьми из Элисты. По их словам, они приехали потому, что в Элисте происходит то же самое, но никто не говорит об этом вслух, а только обсуждают безобразия на кухнях. Никто не протестует, все боятся, что их уволят или посадят. В Астрахань приехали, услышав, что люди стали открыто протестовать против произвола властей.
Когда я прилетел в Астрахань, первый же таксист сообщил мне: «У нас идет война». — «А кто с кем воюет?» — «Шеин со Столяровым». И продолжил: «У меня дочь была наблюдателем, говорит, однозначно выиграл Шеин». — «А за кого вы голосовали?» — «За Шеина». — «Выходили на акции протеста?» — «Зачем? Что это даст?»
Нет никаких двух народов. Есть противостояние народа и власти. И есть люди, способные вырваться из вранья и страха. А есть — не способные на это. По крайней мере сегодня. Мы должны быть упрямы и терпеливы. Наша задача — отбить этих людей от того лагеря. Пусть бы в нем остались только два человека.
Когда проходило шествие вокруг кремля, то первоначально было мало народу. Но постепенно колонна выросла примерно до 4 тысяч. Эти тысячи вышли не за Шеина. Основные мотивы — «доколе?» и «что-то надо делать».
Я возвратился из Астрахани с уверенностью в необходимости мирных протестных акций. В Москве, в других городах. Самое сложное — отучить людей бояться собственного страха. А организованный протест — это школа гражданского противостояния.
Почему я стал участвовать в гражданских действиях? Потому что построенная у нас государственная система ведет к абсолютной деморализации и деградации нации. Меня в 28-ю очередь волнуют персоналии, которые будут у власти. Мои разногласия с властью не столько политические, сколько нравственные и идеологические. Мне кажется, что люди в ХХIвеке не должны жить так, как им предлагают.
Я вижу людей обманутых, людей обделенных, людей, от которых требуют, чтобы они были народонаселением. На месте художников, хоть чуть-чуть озаботившихся судьбами страны, я бы отказался от встреч во время гастролей с представителями местной власти, посвятив это время разговорам с простыми людьми.