Белорусский оппозиционер Алесь Михалевич о диктатуре Лукашенко:
Polityka: Укрепили ли события последнего с небольшим года, произошедшие репрессии и аресты, белорусскую оппозицию?
Алесь Михалевич: Нет, на ее цельность это не повлияло. Все еще есть много групп и партий, ни у одной из которых нет достаточно разветвленной структуры. Во времена диктатуры это нормально – растет страх перед какими-либо действиями. Самый влиятельный политик оппозиции – это сейчас Андрей Санников, лидер движения «Европейская Беларусь». Только сейчас он находится в колонии, где отбывает пятилетний срок. Недавно оттуда просочилась информация, что Санникова пытали и грозили убить его ребенка и жену – журналистку Ирину Халип. Его перевозят из одной колонии в другую в чудовищных условиях, в вагонах, какими транспортируют животных. На просьбы о его освобождении режим не реагирует. Никогда не знаешь, в каком состоянии человек выйдет из тюрьмы, что с ним там сделают. А другая группа открыто и прямо играет на руку Лукашенко. Ведь завербовать пытались не только меня. Часть оппозиции играет сейчас очень конструктивную роль в отношении президента.
— Вы хотите сказать, что эта часть оппозиции поддерживает нынешний режим?
— Возможно, они и не поддерживают его открыто, но предлагают приостановить массовые акции. А подобные инициативы лишают оппозицию возможности воздействовать на общество. Существуют споры и вокруг выборов: голосовать или нет. На Запад хлынула очередная мощная волна молодой эмиграции. Белорусскую ситуацию можно сравнить, скорее, с ливийской. Сам Лукашенко не уйдет. Это жесткий диктатор, и он не согласится ни на круглый стол, ни на то, чтобы поделиться своей властью.
— А, может быть, раз оппозиция так слаба и неорганизована, за этот стол просто некому сесть?
— Я бы очень хотел, чтобы Лукашенко отдал власть хотя бы кому-нибудь из своих, но я не верю, что он это сделает. Я юрист и политолог, и я считаю, что существующая система не поддается анализу. Я всегда говорю, что здесь подошел бы больше разговор с психиатром, потому что все происходит в голове одного человека, а никакие рациональные модели здесь не работают. У нас на все следует смотреть в категориях личных отношений: кого любят, кого ненавидят, что считают преступлением, а что нет. Потому что если в глазах Лукашенко Алесь Беляцкий – преступник, этого не изменишь, он останется в тюрьме.
В этом нет ничего общего с нарушением закона. Андрей Санников и Николай Статкевич посажены по статье за попытку насильственной смены власти.
— Насильственной? Ведь они участвовали в тех выборах, которые сам президент считает демократическими.
— Статья уголовного кодекса, которую использовали в отношении всех нас, звучит смешно. Но обвинить нас в попытке государственного переворота было легче всего.
— Вы подписали заявление о сотрудничестве с КГБ, а выйдя из тюрьмы рассказали обо всем, включая пытки, которым вас подвергали. И вы уехали из Белоруссии. Я не могу понять, как так получилось, что у вас не забрали паспорт?
— Его забрали, он до сих пор лежит в КГБ. Но у меня был еще старый, я всегда оставлял старый паспорт на всякий случай. В нем уже не было места для виз.
— Тогда как вам удалось уехать в Чехию?
— На Украину виза не нужна, а в Киеве в присутствии чешского консула я отклеил американскую визу и в это место мне вклеили чешскую. Потом я полетел на самолете в Прагу, и я очень благодарен чехам за то, что они меня приняли. Мне задавали вопрос, почему я не просил польскую визу. Все просто: я не мог себе представить, что кто-нибудь в польском консульстве принял бы такое решение и вклеил мне визу в просроченный паспорт. В маленькой стране такие вещи устроить проще.
— Возвращаясь к Минску, откуда, по вашему мнению, берется общественное согласие на самоуправство одного человека?
— Раньше это был экономический подъем. Существовал, как у нас говорят, общественный договор: государство и президент гарантировали, что люди будут жить все лучше, а они отказывались взамен от своих демократических прав. Так что Лукашенко имел поддержку. Какая разница, сколько процентов, 55 или 85, за него голосовало? Гражданское общество не является большинством ни в одной стране. А что будет для нашего блага, всегда решает партийное меньшинство.
С другой стороны, не будем забывать, что 2000-е годы – это время, когда белорусы купили свою первую машину – 10-летний Golf. В советские времена они не могли об этом даже мечтать. Они впервые смогли купить хороший телевизор, сделали ремонт в квартире. Люди это оценили. До уровня Западной Европы было еще далеко, да и купить квартиру в москве в новостройке они бы не смогли — там совсем другие цены, но они только что переехали из деревни в город, получили бесплатно жилье с туалетом и горячей водой. Их сложно винить в том, что они поддерживали Лукашенко. Я представитель уже третьего поколения, переехавшего в город, мои деды получили высшее образование. У меня была собственная квартира и практически обеспеченное место в вузе: если родители работают в Академии наук, то студенческий билет у тебя практически в кармане. Так что я начал требовать чего-то большего: прав человека, гражданского общества. Но я делал это только потому, что мне не приходилось думать, как выжить, а большинство моих коллег из деревни считают меня человеком, который ждет слишком многого.
— Шансы на появление демократии сейчас увеличились?
— Я не слышу мнений, что нет смысла жить в независимом государстве, что нам не выжить без угля, нефти. Это огромный успех в нашем под корень денационализированном государстве. Общество сейчас больше готово к демократии, к конкуренции элит. Так что шансы на перемены увеличиваются. Только, и здесь я обращаюсь к Западу, нужна поддержка гражданского общества. В противном случае один диктатор будет свергнут, а на его место придет другой, похожий.
Алесь Беляцкий, который сидит сейчас в тюрьме, занимался как раз этим: строительством гражданского общества. Когда я сидел, у моей жены были деньги на адвоката, на то, чтобы содержать семью, на посылки для меня. А ведь после смены власти партнером для ЕС может быть только гражданское общество, для этого не нужны какие-то большие средства, они просто должны разумно тратиться.
— Не было ли ошибкой то, что счета оппозиции были заведены на Беляцкого?
— Деятельность правозащитного центра «Весна» была названа незаконной, так что вина лежит не на Беляцком, а на польской стороне, которая не должна была передавать Лукашенко информацию об этом счете. Меня сейчас тоже может задержать любой полицейский, потому что я объявлен в розыск [Михалевича, действительно, задерживали в варшавском аэропорте Окенче, он был отпущен спустя два часа после задержания после вмешательства польского МИД – Polityka]. В Праге у меня был судебный процесс, но чехи отказались меня экстрадировать. Однако это решение не распространяется автоматически на все страны ЕС.
— Не приведет ли экономическая ситуация к тому, что удержать власть будет все сложнее?
— Белорусское общество сможет еще долго функционировать благодаря инфляции. Лукашенко может печатать столько денег, сколько ему нужно. И он наверняка это делает, чтобы выплачивать зарплаты. Даже если инфляция вырастет до 2000 процентов, это и так не будет никого волновать. Люди хотят перемен, но вопрос, решат ли они их совершить. Захотят ли они рисковать, сидеть в тюрьме? Вопрос в том, как перейти от этой системы к другой. Один раз нам это удалось. Благодаря Станиславу Шушкевичу мы похоронили СССР практически без жертв. Сейчас демократических выборов нет, а Лукашенко в любой ситуации может объявить, что он выиграл. Ничего невозможно сделать.
— Долго ли протянет Лукашенко без иностранных кредитов?
— Если их не даст Россия, их даст Китай. Белоруссия становится флагманом Китая в центре Европы. В этом гений Лукашенко – ему удается лавировать вместе с Китаем против России. Китайцы могут дать кредиты на фантастических условиях: на 100 лет всего под 1 процент годовых, первый взнос в счет погашения – через 10 лет. В Минске уже создается «чайнатаун», а большая часть приезжающих делегаций – это военные. Легко представить, что думает в такой ситуации Россия. Президент избрал худший вариант. Я не настроен пророссийски, но с Москвой еще можно как-то договориться, а вот с Китаем? До сих пор Лукашенко не продавал россиянам государственного имущества, а сейчас уже да. Россияне получили контроль над газовой промышленностью. Остается еще пара предприятий (калийных и азотных) на продажу. Проблема в том, что никто кроме России это не купит.
— Могут ли что-то изменить европейские санкции?
— Они ничего не изменят. Санкции имели бы действие только если бы в Европе перестали покупать у Белоруссии нефть и продукты нефтепереработки. Но они их покупают и покупать будут.
— То есть придется еще подождать?
— Определенно. Мне бы очень хотелось сказать, когда и как это все изменится, но этого, сейчас, пожалуй, не знает никто.