20 с лишним лет назад в России был провозглашён курс на построение «нормальной» буржузной демократии. В итоге же получился корумпированный авторитаризм. Почему? Можно конечно свалить все на «особый менталитет» русских (примечательно, что этот тезис в разной эмоциональной окраске, положительной либо негативной, одинаково разделяют враждующие между собой лагеря «патриотов»-почвенников и либералов-западников). Можно искать причину в том, что т. н. «демократы» вовсе не были демократами. Однако все это довольно поверхностные объяснения, не выходящие за пределы субъективизма. Более глубокие объективные причины следует искать в динамике социальной структуры постсоветской России.
Научная постановка данного вопроса, прежде всего, выделяет предмет анализа — социальную систему и ее организующий центр — политическую власть и рассматривает взаимодействие системы со средой, т. е. как с внутренними, так и с внешними активностями, оказывающими данной системе разнообразные сопротивления. К числу основных внутренних активностей в рассматриваемом случае следует отнести трудящиеся массы. Если в перестроечные годы и в первое время после коллапса СССР значительная часть трудящихся еще находилась под влиянием демократической идеологии в разнообразных вариациях (от «социализма с человеческим лицом» до буржуазной демократии («хотим жить как на Западе»), то по мере реализации людоедских ельцинско-гайдаровских реформ массовые симпатии перешли на сторону лево-националистической идеологии, самым заметным выразителем коей стала КПРФ. Естественно, в таких условиях не могло быть и речи о каком-либо переходе к «нормальной» работающей буржуазной демократии. Такая демократия была бы самоубийством для власти и зарождающегося узкого слоя олигархии, интересы которого она выражала.
Ельцинский режим поэтому можно определить как переходный этап от номенклатурного-бюрократического строя к корумпированному авторитаризму. Начало авторитаризму было положено еще при Ельцине (разгон Верховного совета, Конституция 1993 г. и др.). И при Ельцине были массовые фальсификации на выборах, политические убийства, масштабная коррупция, ложь и цензура в СМИ и т. п. Но к концу ельцинского правления правящая элита стала осознавать, что царящий повсюду правовой беспредел и анархия грозят стать неуправляемыми, а открытая клановая борьба подрывает основы функционирования государства. Потребности самосохранения системы требовали консолидации власти. Нужен был своего рода Бонапарт, «спаситель отечества». И он нашелся. Не случаен практически полный консенсус тогдашней правящей элиты (включая Немцова и Березовского) в отношении ельцинского преемника.
Задача консолидации власти была с успехом решена, авторитаризм вступил в свои права. На определенном этапе это послужило укреплению системы в целом (иначе говоря, повышению уровня ее сопротивления враждебным активностям среды). Однако, с течением времени все острее стали давать о себе знать явления системной дезорганизации. Дезорганизация есть уменьшение практической суммы активностей (сопротивлений среде) вызванное самим способом их сочетания. На практике это происходит тогда, когда некоторая часть активностей системы становится сопротивлениями для другой части. Для иллюстрации этого положения организационной науки возьмем примеры из российской действительности. Конструкция социальной системы, при которой чиновники «равнее» чем прочие граждане, при которой правящий бюрократический клан занимает исключительное положение в экономике, необходимо влечет за собой подрыв независимого судопроизводства. А отсутствие независимого (в пределах буржуазной демократии, разумееется, т. е. относительно независимого) суда осложняет устойчивое функционирование капиталистической экономики, лишает капиталистического собственника гарантий, затрудняет приток инвестиций и т. п.
Еще пример. В целях лучшей защиты системы правоохранительные органы выводятся в сферу безответственности. Как следствие безответственности в органах развивается коррупция и беззаконие. Граждане начинают бояться правоохранителей. В результате падает доверие к государственной власти как таковой, к ее способности защитить элементарные права и интересы людей. А ведь известно, что любая власть держится не только и даже не столько на насилии, сколько на определенной мере общественного согласия. Еще один пример. Система полагает Церковь в качестве одной из основных своих идеологических опор в обществе. Происходит симбиоз Церкви и государства. Как следствие — экспансия Церкви в секулярные области культуры, образования, политики. Это приводит, во-первых, к осложнению главной идеологической функции самой Церкви, во-вторых — отталкивает интеллигенцию, которая, по идее, предназначена к обслуживанию интересов этой системы. Этот ряд примеров можно было бы продолжить, но все они говорят об одном — система авторитаризма вступила в фазу дезорганизации.
Эффекты системной дезорганизации не могли не найти свое отражение в политике, самым ярким проявлением которого явилась волна протестов декабря-марта. Протесты, как известно, кончились ничем. Выпусканием пара и политическим разгромом оппозиции. Произошло это потому, что и оппозиция также показала себя как пораженная дезорганизацией. Массовый протест выявил свою незрелость и неструктурированность. Конфигурация организованной оппозиции, когда в одну кучу смешались левые, националисты и либералы (при фактическом главенстве последних), выявила, что таковое сочетание этих разнородных сил скорее вредит, чем идет на пользу их общей тактической цели.
Перед Россией стоит главная общенациональная проблема, решение (или нерешение) которой определит ее будущее. Россия должна слезть с «нефтяной иглы» и произвести реиндустриализацию на базе современной науки и техники (проблемы культурной деградации и демографии — в общем-то производные от этой главной проблемы). Само собой разумеется, что эта проблема не может рассматриваться вне мирового контекста, вне межимпериалистических отношений. Итог последних 20 лет — превращение России в страну переферийного капитализма со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нет нужды объяснять, что таковое положение России в мировой системе империализма прямо связано с преимущественно сырьевым характером экономики. Как и сто лет назад, Россия является слабым звеном в цепи империалистических государств.
Есть всего два пути решения главной проблемы. Первый путь — эволюционный, буржуазно-демократический. Этот путь предполагает демонтаж авторитаризма, создание механизмов ответственности власти перед обществом, минимизацию коррупции, эффективную судебную и правоохранительную систему. Иными словами — создание необходимой социальной инфраструктуры, без которой реиндустриализация на рельсах капиталистического развития в условиях современного мира просто напросто невозможна. Второй путь — революционный, социалистический. При наличии некоторых объективных и субъективных условий он мог бы воплотиться в реальность в случае нереализации или провалов в реализации первого пути.
Теперь давайте рассмотрим отношение основных политических сил современной России к этой главной проблеме и путям ее решения. Этих сил всего четыре — власть (Путин и его ближайшее окружение), либералы, левые, националисты. Последние, учитывая крайне высокий уровень националистических настроений в обществе, могут рассчитывать и на наибольшую массовую поддержку. Но их проект будущей России не укладывается в пространство реальных исторических возможностей. Развитие (не упадок, не загнивание, не застой, а именно развитие) возможно либо по пути буржуазной демократии, либо — социализма. Третьего не дано.
Перейдем к либералам. На первый взгляд именно они отстаивают более прогрессивный, по сравнению с авторитаризмом, буржуазно-демократический путь развития. Но с исторической точки зрения это далеко не так. Кто такие российские либералы? По большому счету это компрадоры. А компрадоров вполне устраивает сырьевая экономика и статус России как страны переферийного капитализма. Но самое главное в том, что их компрадорский неолиберальный курс вызывал и будет вызывать резкое неприятие со стороны народных масс. Массовой поддержкой в России располагают только левые или националистические силы.
Возможно ли в таких условиях, чтобы либералы, в случае их прихода к власти, пошли бы на создание «нормальной» буржуазной демократии? Нет, не возможно, ибо реальная демократия очень быстро привела бы к отстранению их от власти. Следовательно, их «демократия» может быть чем угодно (борьбой олигархов и бюрократических кланов между собой по образцу 90х, новым авторитаризмом с лицом г-на Прохорова, национал-популизмом в духе г-на Навального и проч.) но только не реальной демократией. В очередной раз подтверждается установленное наукой положение о различии либерализма и демократии.
О власти. Публичные заявления и определенные действия Путина в последние месяцы дают основания с осторожностью предположить, что, в какой-то степени, он осознает характер стоящих перед страной задач. Но сведется ли дело к полумерам, косметическим реформам, или же произойдет действительное изменение системы в сторону большей демократии (пусть и с чертами российской специфики) — об этом пока что можно только гадать. Будущее покажет. Есть, однако, существенные моменты, которые заставляют сомневаться в том, что власть окажется способной реализовать буржуазно-демократический сценарий развития. Это бэкграунд правящей элиты. Это также и вопрос о темпе преобразований. Преобразования, которые проводятся «сверху», как правило, неторопливы, их темп, как правило, имеет тенденцию к отставанию от темпа нарастания противоречий. И в данном случае может так случится, что глубина преобразований (если будут реальные преобразования) окажется недостаточна, а взятый темп окажется несоответствующим скорости катастрофически обостряющихся системных проблем.
Если мы бросим взгляд в прошлое, то заметим очевидные паралели современной ситуации с Россией начала XX века. Тогда, так же как и сейчас, перед Россией стояла задача выйти из исторически тупикового положения страны переферийного капитализма. Сто лет назад, несмотря на наличие довольно развитого промышленного сектора (по-большей части, однако, принадлежавшего иностранному капиталу), Россия зависела от экспорта хлеба и леса. Буржуазно-помещечья элита обнаруживала свою неспособность разрешить узел крайне запутанных, острых социальных противоречий и обеспечить прогрессивное развитие страны. Узел этих противоречий смогла разрешить только партия большевиков с Лениным во главе. Но есть и значительная разница с прошлым. Гегемоном российской революции являлся хотя и относительно малочисленный, но классово сознательный пролетариат. Наличествовал субъект революционных преобразований. А есть ли сейчас этот субъект? Деиндустриализация сыграла в этом отношении фатальную роль. Имеются лишь эпизодические и локальные всплески активности класса. В общем и целом классовое сознание на весьма низком уровне. Этот факт объясняет, между прочим, отсутствие в России крепкой, боевой и массовой партии трудящихся, объясняет политическую слабость, идейно-теоретическую разрозненность современного российского левого движения, наглядно проявившуюся во время зимней волны протестов. Налицо, таким образом, разрыв между исторической задачей и имеющимися средствами ее решения. Чисто вероятностно вполне допустимо, что преодоление этого разрыва может произойти за счет одной лишь политической воли, за счет адекватной стратегии, тактики и теории. Но практически это навряд ли возможно, ибо политическая воля должна находить себе весомое подкрепление со стороны объективных процессов. Смогут ли левые стать реальной силой, образуется ли наконец в России, после долгого перерыва, настоящая массовая партия трудящихся — это зависит от того, начнется ли реиндустриализация или все будет идти так, как шло до сих пор. Левые, таким образом, сейчас в патовой ситуации.
Россия переживает сейчас крайне ответственный, переломный момент своей истории. Ближайшие несколько лет определят, по какому пути она пойдет, сможет ли наконец выйти на путь исторического прогресса, или окончательно заплутает на пути упадка и энтропии.