Для него «спекулянт» — это хорошо, для России – плохо. Может, ему страну поменять?
С каждой новой серией публичных выступлений Дмитрия Медведева изумляться своеобразию его высказываний становится все привычнее. В каком-то смысле их можно рассматривать как замену выступлений Михаила Задорнова. Только один выступает, чтобы насмешить публику, а другой говорит как будто бы всерьез. Или же просто издевается над представителями тех взглядов, которые берется озвучивать.
Вот на днях, узнав, сколь велико число предпринимателей, привлеченных к уголовной ответственности, президент задумался не о том, почему предприниматели оказываются потенциальными уголовниками, а о том, что ментальность у общества и следователей плохая.
Медведева особо не устраивает статья «Мошенничество», которую он считает «рецидивом советского сознания»: сколько лет прошло с ее введения в 1960 году, а по ней всё осуждают – по 30 000 человек ежегодно. По мысли президента, нужно как-то разбить ее по группам – так, чтобы можно было на основании «низкой общественной опасности» присуждать по отдельным видам меньший срок. Т. е. чтобы можно было сказать: «Да, этот человек – мошенник. Но то, что он сделал (скажем, обманул пенсионера, забрав у него его пенсию), для общества в целом не очень опасно». Не олигарха же ограбил – тут можно и простить. И, безусловно, обвиняемого в мошенничестве ни в коем случае не нужно в ходе следствия брать под стражу: в таком случае он может не успеть скрыться за границей.
Вообще, с точки зрения Медведева, мошенничество – сомнительное преступление. Скорее он считает его обыкновенной бизнес-деятельностью, направленной на извлечение коммерческой выгоды.
Строго говоря, по нынешнему Уголовному кодексу мошенничество определяется как «хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием». И даже уже сегодня срок наказания за него предусмотрен более чем скромный: от 120 000 руб. штрафа до (в крайнем случае) двух лет заключения. Т. е. всегда есть возможность откупиться. Но Медведеву и это наказание кажется чрезмерным.
Не нравится ему также и негативное отношение людей к спекуляции: «Нам нужно менять ментальность сотрудников прокуратуры и следствия. Если мы этого не сделаем, они у нас будут мыслить приблизительно так же, как мыслили в 70-80-е годы, когда, например, само слово «спекулянт» или «спекуляция» рассматривалось как преступление. Ведь это сидит в подкорке очень большого количества лиц. Вот мы с вами сейчас на бирже находимся, здесь спекуляция – это обычная, ординарная деятельность. Нормальная деятельность по извлечению прибыли, законная и поощряемая… Естественно, в корыстных интересах лиц, участвующих в этой деятельности. А для довольно значительной части наших людей спекуляция до сих пор – это если не преступление, то что-то абсолютно аморальное» (сказано на заседании рабочей группы по подготовке предложений по формированию в России системы «Открытое правительство» 10 апреля 2012 г. – Прим. KM.RU).
Строго говоря, когда люди действительно воспринимают спекуляцию как нечто аморальное, они имеют в виду даже не спекуляцию на бирже. Хотя и не в социалистическом обществе термин «биржевой спекулянт» всегда носил пренебрежительный оттенок, в отличие от, скажем, слова «предприниматель», или (в старом русском языке) «заводчик», или даже «банкир» или «финансист». Хотя, скажем, Сен-Симон делил общество на «работников» и «паразитов»: к первым он относил рабочих и промышленников (владельцев заводов), а ко вторым – банкиров и юристов. А поскольку, как считается, последними его словами перед смертью были «И все-таки работники будут восставать», то его мысль сводилась к тому, что рано или поздно «промышленники» и рабочие восстанут и свергнут власть банкиров и юристов. Очень современное замечание.
Безусловно, будущий премьер России не обязан быть почитателем Сен-Симона, но лучше было бы, чтобы его заботила не моральная реабилитация спекулянтов, а поддержка промышленности и ее развития.
Сегодня право не карает за спекуляцию. Хотя если остается моральное осуждение – значит, есть что-то, что заставляет общество это явление недолюбливать. И дело здесь не в «остатках советского менталитета»: ту же частную собственность те же люди с тем же менталитетом столь негативно не оценивают.
Спекуляция на интуитивном (или ментальном, если так больше нравится Медведеву) уровне рассматривается не просто как некая торговая деятельность, а, скажем так, как извлечение явно незаслуженной выгоды, а также злоупотребление ситуацией и безвыходным положением того, у кого отбираются деньги. Позднесоветский вариант спекуляции выглядит так: нужен некий товар, в магазине его нет, а спекулянт его достает, но, условно говоря, втридорога. Т. е. не просто «достает» и не просто берет себе некое интуитивно признаваемое обоснованным вознаграждение, а явно на тебе наживается, беря с тебя деньги не за товар и даже не за свою услугу, а столько, сколько можно с тебя взять, злоупотребляя тем, что товар тебе очень нужен и деваться тебе некуда.
Причем абсолютно понятно, что у этого спекулянта есть товар не потому, что он съездил куда-то, где на него нет такого большого спроса, купил и тебе доставил, а потому что он, пользуясь теми или иными средствами воздействия, его, по сути, скупил – и именно поэтому его нет в продаже.
Если предположить, что сегодня сложится подобная ситуация – некто, располагая организационными и финансовыми ресурсами, скупит некий товар повышенного спроса, искусственно обеспечив себе монопольное положение, и начнет его продавать по явно завышенным ценам – это сегодня и будет расценено как правонарушение, и организатор такого «извлечения коммерческой прибыли» попадет под преследование по обвинению в недобросовестной конкуренции и нарушении антимонопольного законодательства. Только процесс доказательства этого будет затруднен как законодательством и правоприменительной практикой, так и соответствующими связями субъекта этой деятельности.
Именно это и понимается в обществе под спекуляцией, и является морально осуждаемым. И как явление оно состоит из двух компонентов – не принимаемая обществом чрезмерность получаемой выгоды и использование безвыходности покупателя. И именно это и хочет реабилитировать как моральную норму и оправдать в глазах общества Медведев.
Кстати, самый очевидный пример именно что спекуляции из сегодняшнего быта – это повышение тарифов на коммунальные услуги. Нет ни объяснений, ни оправданий этому повышению – просто берут и повышают. С 1 июля вот опять повысят…
И все воспринимают это как «природное явление». А единственное, что делает власть, – робко высказывает пожелания, чтобы это повышение было «не выше уровня инфляции». И это пожелание, естественно, тоже не соблюдается. И оно вообще по сути своей бессмысленно, потому что инфляция как раз и вытекает из этих повышений. Но и в рамках уровня инфляции ни из чего не вытекает, что тарифы должны повышаться. Объяснение у этого повышения только одно: тарифы растут лишь из желания «торговцев услугами» компенсировать свои убытки от обесценивания денег, которое они же сами и создали предыдущими повышениями тарифов. Но вообще ни из чего не вытекает, что кто-то должен им эти убытки компенсировать, и уж тем более – граждане. Твой бизнес – твои убытки, не можешь работать в прибыль – не занимайся этим. Как записано в Конституции современной Германии: «Статья 14. … 2. Собственность обязывает. Пользование ею должно одновременно служить общему благу».
Но Медведев этого, скорее всего, просто не знает…
И еще один момент. Оправдательную тираду в защиту спекуляции вопиюще слышать из уст ленинградца. Потому что для Ленинграда (именно Ленинграда, а не Санкт-Петербурга!) слово «спекулянт» означает того, кто за кусок выкраденного со склада хлеба забирал из домов насмерть державшихся в дни блокады людей последнее: последние сережки, дедушкины картины, бабушкины броши, антикварные книги. За стакан муки – полотно Рафаэля. За банку тушенки – статуэтку Фаберже.
Это их берет под свою защиту Медведев. И этих вещей он не понимает, может быть, потому, что его родители для Ленинграда – чужие, приезжие. Наверное, Путин этого сказать бы не смог: его брат умер во время блокады Ленинграда, а его отец участвовал в обороне города.
Медведев также не понимает, что его эскапада в защиту спекуляции – это оскорбление городу, в котором он все же родился и учился. И он, опять-таки, не понимает, что значит слово «спекулянт» в стране, на руководство которой он претендует.
Для него слово «спекулянт» – это хорошо. Для страны, в которой он живет, – плохо. Не страна должна перенимать его ментальность, а он должен был бы покинуть страну, которой его ментальность чужда. И жить в той, в которой слово «спекулянт» не носит негативного оттенка.