https://www.funkybird.ru/policymaker

Операция «Халифат», или Сценарии арабской революции

Генералы всегда готовятся к прошедшей войне, гласит старая пословица. Генералы от политологии — не исключение. «Последние полтора года «арабская весна» стала едва ли не самой обсуждаемой международной проблемой», — констатирует председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) Сергей Караганов. Незамедлительно диагностируя недуг: «…То, что происходит в Сирии, происходило в Египте, Йемене, Бахрейне и будет происходить дальше, — это обычные арабские бунты с добавлением технологий XXI века».

«Я бы не согласился с подобной точкой зрения, — сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» московский политолог Владимир Ахмедов. — Хотя бы потому, что опыт сирийской революции стоит особняком от всего, что было прежде, — и в Тунисе, и в Египте, и даже в Ливии. Нигде события не обретали такого оборота — ни по длительности, ни по масштабу кровопролития».

Впрочем, разве только русский бунт — беспощаден? «Это слово — «бунт» — в данном случае не годится, — убежден Владимир Ахмедов, — ибо вызывает ассоциации, к примеру, с египетскими хлебными бунтами семьдесят седьмого года. Которые, как известно, были достаточно быстро подавлены». Сегодня, по мнению политолога, речь идет о другом — о давно назревавших глубинных процессах, внезапно вырвавшихся на поверхность. «Впрочем, — оговаривается Владимир Ахмедов, — не так уж внезапно. Благодаря утечкам WikiLeaks, стало известно, что западные послы предупреждали о возможности подобного развития событий. Другое дело, что в столицах на эти предупреждения откликались слабо».

Кто кого, или Основной вопрос революции

Где же на этот раз пролегла граница между бунтом и революцией? Попросту говоря, что же все-таки происходит? «Причины происходящего — в самой природе режимов, — полагает Ахмедов. — Не сумевших справиться со взятыми на себя задачами — ни экономическими, ни внутриполитическими, ни внешнеполитическими. Не говоря уже о задачах в сфере межарабских отношений. Все декларированные ими принципы — провалились. Те правительства, что находились у власти последние шестьдесят лет, не соответствуют требованиям нового времени. Оттого и началась социальная революция. В арабском мире идет смена власти».

Кто проигрывает — в общем, понятно. А кто побеждает? По мнению Сергея Караганова, долго гадать и тут не приходится. «Поддержка некоторыми западными деятелями и даже странами так называемых революций на Ближнем Востоке ведет к тому, что коррумпированные, авторитарные, но хотя бы светские режимы будут заменяться наверняка не менее коррумпированными, наверняка более авторитарными и уж точно исламистскими режимами, при которых эти страны ждет дестабилизация и социальная деградация», — полагает аналитик.

Радикальный ислам, поддерживаемый Западом? «США, — убежден Караганов, — продолжают свою традиционную линию поддержки любых революционно-демократических движений и режимов, провозглашающих демократические лозунги. … США хотят подорвать позиции Асада или, по крайней мере, ввергнуть Сирию в состояние нестабильности, чтобы ослабить своего основного соперника в регионе — Иран… В США никто, за исключением некоторых умных людей вроде Збигнева Бжезинского, не хочет замечать, что таким образом усиливается другой потенциальный соперник в регионе, не лучший, чем Иран, а именно — фундаменталистские режимы Персидского залива».

По мнению израильского писателя и публициста Давида Маркиша, опасность иранского влияния на Сирию измеряется для США уступчивостью (или, лучше сказать, неуступчивостью) тегеранского режима в вопросе о ядерной программе. «Если Башар Асад, — считает Маркиш, — все-таки удержится у власти (а этого ни в коем случае нельзя исключать), то это приведет к серьезному усилению гегемонистских притязаний Ирана в арабском мире. А также к укреплению его позиций в дискуссии об иранском атоме. И наоборот — проигрыш Асада будет означать ослабление иранского влияния — вместе с которым ослабнет и упрямство Тегерана на стамбульских переговорах».

Кто провалил «арабский проект»?

Впрочем, и с фундаментализмом дело обстоит сложнее, чем кажется, считает Владимир Ахмедов. «В результате арабских революционных движений, — констатирует политолог, — к власти действительно приходят приверженцы политического ислама, набравшие политический вес за последние двадцать лет. Но ведь их успех — это и есть результат провала светских правителей — будь то баасисты, последователи Насера или сторонники капиталистического пути. Это они провалили Большой арабский проект — проект арабского единства и превращения региона из объекта внешнего воздействия в субъект международных отношений. Потому-то на смену им и идет альтернатива. Но посмотрите, между кем и кем идет борьба — хотя бы в Египте: с одной стороны — наиболее дееспособная часть прежнего режима — армия, а с другой — политический ислам. Но нельзя не заметить и другого: исламисты озвучивают интересы самых широких слоев населения. (Кстати — принадлежащих к очень разным конфессиям.) Иными словами, политический ислам взял на вооружение те лозунги, которые не сумели выполнить правители светской ориентации».

Таковы перемены на внутреннем фронте. А на внешнем? Кто претендует сегодня на руководящую роль в исламском мире? «Наступает реальная многополярность», — считает Сергей Караганов. И иллюстрирует свою мысль: «Турция хочет в той или иной степени возродить свое величие времен Османской империи, Иран хочет возрождения великой Персидской империи, а арабы — появления (по-видимому, имеется в виду воссоздание — А.П.) Арабского халифата. Это мир, в котором мы теперь будем жить».

«Турция не сегодня начала конфликтовать с Ираном за лидерство в мусульманском сообществе, — констатирует Давид Маркиш. — Но добиться лидирующей роли в сегодняшнем исламском мире — дело очень непростое. И в частности — для иранцев и турок. Все-таки арабы считают себя, так сказать, основой магометанского движения, и надо признать, что для этого у них есть основания. Как-никак, Мухаммад был выходцем из Аравии, а не из Анкары и не из Тегерана».

Насколько реально возрождение халифата в двадцать первом веке? «Абсолютно нереально, — убежден Владимир Ахмедов. — Любая попытка воплотить эту идею в жизнь означала бы разрушение существующих сегодня арабских государств. Да и сколько просуществовал старый халифат, возникший в восьмом веке? Уже в следующем — девятом — столетии говорить о существовании единого халифата не приходилось. Конечно, формально халифат продолжал существовать еще долго. Но, повторяю — лишь сугубо формально».

Впрочем, присмотреться стоит не только к прошлому, но и к настоящему. «Воссоздание халифата, — подчеркивает Ахмедов, — даже чисто теоретически возможно лишь на общемусульманской основе, но — не на арабской. Ведь национализм и ислам явно противоречат друг другу. Тогда как исламисты, приходящие к власти, ориентированы на решение государственных задач. И, конечно же — на сохранение государственных границ. Хотя бы потому, что в противном случае им долго не продержаться».

Давид Маркиш также находит мечты о халифате несбыточными, но — по иной причине. «Осуществление такого рода планов, — считает писатель, — возможно лишь в случае решительной победы исламистского влияния в странах Европы. И в первую очередь — в Великобритании, Франции и Германии». «Однако, — продолжает Маркиш, — я уверен, что британцы, французы и немцы справятся с подобного рода веяниями, порой дающими себя знать в местных мусульманских общинах».

Назад в средние века?

Чем же грозят в таком случае обостряющиеся противоречия? По мнению Караганова — «большой войной» на Ближнем Востоке. «Большие старые державы, — поясняет российский политолог, — запутавшись в своих проблемах, похоже, не прочь отвлечь внимание от них с помощью большой, но не мировой войны».

У Владимира Ахмедова — иное мнение. «Посмотрим на историю региона за последние шестьдесят лет, — предлагает арабист. — Все это время он развивался в конфронтационной парадигме: здесь постоянно происходят конфликты. То, что как раз и получило название ближневосточного конфликта. Который, кстати, вовсе не исчерпывается арабо-израильским противостоянием, но включает в себя множество нерешенных проблем — от демилитаризации границ между многими государствами до распределения водных ресурсов».

В поводах взяться за оружие недостатка, стало быть, нет. И все же, продолжает Ахмедов, «обратимся еще раз к истории ближневосточного конфликта. Да, были арабо-израильские войны. Была ирано-иракская война. Были, наконец, гражданские войны в Судане и Йемене. Конфликты, порожденные невозможностью решить спорные вопросы. Но ведь верно и другое: начиная с 1982 года, между арабами и Израилем не было серьезных войн — если иметь в виду войны между государствами. А что было — особенно на протяжении пяти лет, предшествовавших «арабской весне»? Возникла очень опасная тенденция — сначала во время войны в Ливане (2006 г.), а затем — конфликта в Газе (208-2009 гг.) — боевые действия вели не регулярные арабские армии, а вооруженные формирования отдельных организаций — «Хезболлы» и ХАМАС. Связанных с государством (через участие в работе парламента, а иногда и правительства), но, тем не менее, сохраняющих самостоятельность. Именно они стали решать вопросы войны и мира. И именно это опасно: рушится вся традиционная система координат, все представления о функциях государства и армии. Идет возвращение к частным войнам средневековья — на религиозной основе и во всеоружии современных технологий. Эта зараза может распространиться на весь мир. Арабская весна — не что иное, как попытка уничтожить эту опасность. Сняв — хотя бы частично — причины войн, сотрясавших Ближний Восток и продолжающих ему угрожать…»