Уже четвертый год я езжу с друзьями кататься на лыжах в Доломиты в Южный Тироль, Альто-Адидже в Италии. Чудо! Логично, что здесь больше всего лыжников, говорящих по-немецки и по-итальянски. Третьи по списку, как вы верно угадали, русскоязычные лыжники.
Они повсюду. У нас в Праге, в Карловых Варах, в Цюрихе, в Нью-Йорке, в Южной Америке, в Антарктиде. Их много. Что поделать. Но это факт: новое поколение русских воспитаннее, они не такие грубые, шумные и пьющие. И, конечно, не все они мафия. После катания я встретился с одним из них в сауне.
«Я Гриша», — сказал он и протянул руку. Я не мог отказаться и не пожать ее, хотя мое отношение к «мощной дубине на востоке» не слишком положительное. Я был сформирован под влиянием русских заговоров в 48-м году, оккупации в 68-м году и их длившейся сорок лет опеки над всеми нами, включая меня. После оккупации Чехословакии в Южной Америке во время студенческих дебатов я бунтовал против красного террора, хотя местная молодежь, главным образом левых взглядов, мне не верила. Никто не может подозревать меня в каком-то русофильстве, но с Гришей я заговорил. Я стряхнул пыль со своего убогого русского, который все мое поколение учило много лет и успешно забыло. Более того, недавно мне приснился кошмар — урок русского, я проснулся с облегчением. И вот в сауне я в разговоре с Гришей по-чешски халтурил с русским языком, сбиваясь на английский и испанский.
Гриша воодушевленно рассказывал о русской бане с березовыми вениками и душистыми травами:
— Я хожу в баню каждое воскресенье, и после бани я как новый.
— Наверное, такой же новый, как и ваш Путин, да?
— Наверное. Старо-новый, не знаю, хорошо это или плохо.
— Думаю, скорее, хорошо. Вашей огромной русской земле необходим жесткий правитель, какое-нибудь самодержавие, а не какая-то слабая демократия. Вы не привыкли к демократии, вам всегда нужна была власть, вы восхищались ею. Теперь, конечно, большинство из вас им восхищаются: как он умеет ездить на лошади, как ныряет и ищет амфоры, хоть их и подготовили для него. Или как он борется на татами, хоть ему, наверное, не надо было сдавать экзамены на черный пояс. У нас над таким президентом все бы смеялись. У вас — нет.
Гриша даже не протестовал. Он, скорее, согласился. Только заметил, что он не русский. «Я татарин, из Уфы. Мои родители — ортодоксальные мусульмане, и я еще говорю по-татарски. Моя жена — еврейка, а мои дети кто? По-татарски они уже не говорят, так что, наверное, они русские. И, может быть, будут христианами, — засмеялся он над своими этнорелигиозными рассуждениями. — Татары теперь уже только в деревне».
Гриша был в Праге, зато я его разочаровал тем, что не был в Москве. Но я поддержал разговор, рассказав о моем туристическом переходе через Кавказ из Пятигорска в Сочи в 1960 году.
— Это меня еще на свете не было! — воскликнул он.
— Ну вот, а теперь вы там готовите Олимпиаду, да? Как там катание?
— Куда там, я туда не езжу, я для этого недостаточно богатый. Мы, кто победнее, ездим кататься в Альпы и в Андорру. Я — два раза в год.
— Ты бедный? А что ты делаешь?
— Десять лет назад у нас пошли увольнения в нефтепромышленной фирме, где я был техником по эксплуатации, и я стал безработным. Все свои сбережения я тогда вложил в ваучеры во время приватизации и получил склады в аренду.
— Так ты просто бедный капиталист, как Абрамович, Березовский или Ходорковский?
— Куда там, этим в приватизацию в 1995 году не пришлось вкладывать ни копейки. Они все получили бесплатно через друзей во власти. Мне уже пришлось рисковать.
В сауне ему позвонила дочь из Москвы. Она работает журналистом и через год после окончания учебы якобы зарабатывает 2 тысячи долларов. Сын — айтишник и рекордсмен в плавании. Все катаются на лыжах. Он мне уже начал нравиться. Он все хотел общаться и познакомиться получше. Что бы мы ни делали, они славяне, хоть и татары. Они из нашей культурной среды, и постоянно слабеющая Европа, наверное, без них не обойдется. Россияне — наши естественные союзники в будущем, христианские союзники, выступающие против напора и приближающейся оккупации со стороны милитаристского ислама или постепенного вторжения с еще более далекого азиатского Востока. Если бы пришлось выбирать между властью арабов или китайцев в Пражском Граде, я, конечно, был бы не единственным, кто бы снова прильнул к этой стране, как наши старочехи. И хотя этому выбору я был бы не очень рад, но их я все же понимаю лучше, чем арабов или китайцев, которые к тому же не катаются на лыжах.