https://www.funkybird.ru/policymaker

Александр Дугин: за нами народ и истина

Пока Запад все еще диктует свою волю остальным, говорить о многополярности рано — сперва необходимо разрушить западную доминацию до основания

Интервью с лидером Международного «Евразийского Движения», философом, профессором МГУ Александром Дугиным.

— Кризис идентичности, с которым мы столкнулись после Холодной войны и крушения коммунистического мира, всё ещё актуален. Как Вы считаете, способен ли подъём религиозного возрождения или возникновение новой политической идеологии стать выходом из этого кризиса? К какому из вариантов склоняетесь Вы сами?

— После краха коммунизма наступила фаза «однополярного момента» (как назвал это Чарльз Краутхаммер). В геополитике это означало победу однополярности и атлантизма, а поскольку полюс остался один, то Запад стал явлением глобальным. Соответственно, в идеологии прочно утвердился либерализм (точнее, неолиберализм), сокрушивший две альтернативные политические теории, существовавшие в ХХ веке — коммунизм и фашизм. Глобальный либеральный Запад определял отныне и культуру, и экономику, и информацию, и технологию, и политику. Претензии Запада на универсализм своих ценностей, точнее ценностей Запада эпохи Модерна и Постмодерна, достигли апогея.
Проблемы, появившиеся у Запада в ходе «однополярного момента», заставили многих говорить о том, что этот «момент» заканчивается, что ему не удалось пока стать «судьбой» человечества.

То есть «однополярный момент» следует толковать предельно широко — не только геополитически, но и идеологически, экономически, аксиологически, цивилизационно. Кризис идентичности, о котором Вы спрашиваете, есть слом всех прежних идентичностей — цивилизационных, исторических, национальных, политических, этнических, конфессиональных, культурных, в пользу универсального планетарного западного образца — с его концепцией индивидуализма, секуляризма, представительской демократией, экономического и политического либерализма, космополитизма и идеологией прав человека.

Вместо иерархии идентичностей, где большую роль традиционно играли наборы коллективных идентичностей, «однополярный момент» утвердил плоскую одномерную идентичность, с абсолютизацией номерной индивидуальной сингулярности. Один индивидуум = одна идентичность, а любые формы коллективной идентичности (например, индивидуум как часть религиозной общности, нации, этноса, расы, даже пола, то есть индивидуум как мужчина или как женщина) подверглись демонтажу и ниспровержению. Отсюда ненависть глобалистов к разного рода «большинствам» и защита меньшинств, вплоть до индивидуумов.

Демократия однополярного момента — это демократия, однозначно защищающая меньшинство перед лицом большинства и индивидуума перед лицом коллектива. Поэтому кризис идентичности является таковым для незападных или несовременных (или даже для недостаточно «постсовременных») обществ, так как там происходит слом привычных моделей и их ликвидация. Постмодернистский Запад, напротив, с оптимизмом утверждает индивидуализм и гиперлиберализм на своем пространстве и усердно экспортирует его в планетарном масштабе.

Однако, это происходит не безболезненно, и вызывает на всех уровнях растущее отторжение. Проблемы, появившиеся у Запада в ходе «однополярного момента», заставили многих говорить о том, что этот «момент» заканчивается, что ему не удалось пока стать «судьбой» человечества и что поэтому мы стоим перед возможностью перехода к какой-то иной парадигме…

Итак, мы можем думать об альтернативе «однополярному моменту», а, следовательно, об альтернативе либерализму, американизму, атлантизму, западному Постмодерну, глобализму, индивидуализму и т. д. То есть мы можем, и я думаю должны, разрабатывать планы и стратегии «постоднополярного мира», включая все уровни — и идеологический, и политический, и экономический, и религиозный, и философский, и геополитический, и культурный, и цивилизационный, и технологический, и ценностный.

Это, собственно, я и называю многополярностью. Как и в случае с однополярностью речь идет не только о политико-стратегической карте мира, но и о парадигмальных философских основах будущего мироустройства. Пока нельзя точно утверждать, что «однополярный момент» уже окончательно завершен. Нет, он еще длится, но сталкивается с нарастающим количеством проблем. Мы же должны поставить точку и покончить с ним. Но это — глобальная революция, так как существующая доминация Запада, либерализма и глобализма вполне устраивает мировую олигархию, финансовую и политическую элиту.

Так просто они свои позиции не сдадут. Надо готовиться к серьезным и напряженным боям. Многополярность будет отвоевана народами мира в бою и сможет возникнуть только на дымящихся развалинах глобального Запада. Пока Запад все еще диктует свою волю остальным, говорить о многополярности рано — сперва необходимо разрушить западную доминацию до основания. Кризис — это много, но далеко не все.

— Если мы примем тезис о парадигмальном переходе от нынешней однополярной модели мирового порядка к новой многополярной модели, где акторами выступают уже не национальные государства, а целые цивилизации, можно ли сказать, что этот переход повлечёт за собой кардинальную перемену в самой человеческой идентичности?

— Да, безусловно. С концом однополярного момента мы вступаем в совершенно новый мир. Причем это не просто реверсивный шаг назад, но именно шаг вперед, к какому-то небывалому будущему, правда, отличному от того дигитального проекта «одиноких толп», который зарезервировал человечеству глобализм. Многополярная идентичность будет представлять собой комплексный нелинейный набор разных идентичностей — индивидуальных и коллективных, варьирующийся для каждой цивилизации или даже внутри нее. Это нечто совершенно новое, что только предстоит создать.

И перемены будут радикальными. Нельзя исключить, что наряду с известными идентичностями, цивилизации предложат и новые пути… Нельзя исключить, что одной из таких новых идентичностей станет идентичность «сверхчеловека» — в ницшеанском или ином (например, традиционалистском) толковании… В «открытом обществе» глобализма индивидуум является, напротив, закрытым и строго самотождественным.

В многополярном мире антропологическая карта будет, напротив, предельно открытой, хотя границы цивилизаций и будут определены отчетливо. Человек заново откроет измерение внутренней свободы — «свободы для», вопреки плоской и чисто внешней либеральной свободе — «свободе от» (по Джону Миллю), которая на самом деле, никакая не свобода, а ее симулякр, навязанный для более эффективной эксплуатации планетарных масс узкой группой глобальных олигархов.

— Александр Гельевич, Вы являетесь создателем теории многополярного мира, заложившей фундамент, с которого может начаться новый исторический этап. Ваша книга «Теория Многополярного Мира» сейчас переводится на другие языки. Переход к новой модели мироустройства означает радикальные изменения и во внешней политике национальных государств, и в современной мировой экономике; фактически, Вы создали все предпосылки для возникновения нового дипломатического языка. Безусловно, это вызов глобальной гегемонии Запада. Какой, на Ваш взгляд, будет реакция Ваших политических оппонентов, когда они осознают всю серьёзность исходящей угрозы?

— Как и всегда в сфере авангардных философских и идеологических идей, вначале мы имеем эффект недоумения, стремление замолчать или маргинализировать их. Затем приходит фаза жесткой критики и отвержения. Потом их начинают учитывать. Затем они становятся общим местом и трюизмом. Так было и со многими моими идеями и концептами в последние 30 лет. Традиционализм, геополитика, социология воображения, этносоциология, Консервативная революция, национал-большевизм, евразийство, Четвертая Политическая Теория, национал-структурализм, русское шмиттианство, концепция трех парадигм, эсхатологический гнозис, Новая Метафизика и теория Радикального Субъекта, конспирология, русское хайдеггерианство, альтернативный постмодерн и т. д. воспринимались вначале в штыки, затем частично ассимилировались, и, наконец, становились частью мэйнстримного дискурса в академических кругах и в политике России, а отчасти, и за ее пределами.

Каждое из этих направлений имеет свою судьбу, но схема их усвоения примерно одинакова. Так будет и с Теорией Многополярного Мира. Ее будут замалчивать, затем демонизировать и яростно критиковать, потом начнут приглядываться, затем примут. Но за все надо платить и все отстаивать в борьбе. Артюр Рембо сказал, что «духовные битвы так же жестоки и трудны, как и битвы армий». За ТММ надо будет бороться яростно и отчаянно. Как и за все остальное.

— В «Теории Многополярного Мира» Вы пишете, что за межцивилизационный диалог ответственность несёт элита цивилизации. Правильно ли я понимаю, что это должна быть «подготовленная» элита, то есть элита, обладающая более широкими знаниями и возможностями, нежели нынешняя? Скажите, в чём заключается основное отличие этих элит?

— Цивилизационная элита — это новый концепт. Пока ее не существует. Речь идет о сочетании двух качеств — глубокой ассимиляции конкретной цивилизационной культуры (на философском, религиозном, ценностном уровнях) и о наличии высокой степени «пассионарности», упорно толкающей человека к высотам власти, престижа, влияния. Современный либерализм канализирует пассионарность исключительно в сфере экономики и бизнеса, создавая привилегированные социальные лифты для определенного и вполне специфического типа личностей (который американский социолог Юрий Слезкин назвал «меркуриальным типом»).

Меркуриальная элита глобализма, «авиакочевники» мондиалистского номадизма, воспетого Жаком Аттали, должна быть свергнута в пользу радикально иных элитарных типов. В каждой цивилизации могут доминировать и иные «планеты», не только вороватый, торгашеский Меркурий и отражающие его установки протеические менеджеры-космополиты. Исламская элита явно будет другой — пример этого мы видим в современном Иране, где политика (Марс) и экономика (Меркурий) подчинены духовности духовных авторитетов, аятоллам (Сатурн).

Но «планеты» лишь метафоры. Разные цивилизации основаны на разных кодах. Главное, что элита обязана отражать в себе эти коды, какими бы они ни были. Это важнейшее условие. Воля к власти, присущая любой элите, должна быть сопряжена с волей к знанию, то есть интеллектуализм и активизм у такой многополярной элиты должны быть повенчаны. Технологическая эффективность и ценностное (часто религиозное) содержание должны в такой элите совмещаться. Только такая элита сможет полноценно и ответственно участвовать в диалоге цивилизаций, воплощая в себе принципы своей традиции и вступая во взаимодействие с представителями иных цивилизационных миров.

— Как Вы можете прокомментировать гипотезу о том, что возвращение к двухполярной модели все ещё возможно?

— Думаю, нет, ни практически, ни теоретически. Практически, поскольку сегодня нет ни одной страны, сопоставимой по основным параметрам с США и Западом в целом. США оторвались от остального мира настолько, что никто в одиночку соперничать с ними не может. Теоретически, только Запад сегодня обладает претензией на универсализм своих ценностей, тогда как ранее в качестве альтернативы рассматривался марксизм. После краха СССР стало понятно, что универсализм бывает только либеральным, капиталистическим. Противостоять западному империализму может только коалиция больших пространств — не второй полюс, а сразу несколько полюсов, причем каждый из них со своей особой стратегической инфраструктурой и с особым цивилизационным, культурным и идеологическим содержанием.

— Насколько реален внезапный переход к бесполярной модели? В чём основные недостатки этой модели?

— Переход к бесполярной модели, о которой все чаще говорят лидеры Совета по международным отношениям (Ричард Хаасс, Джордж Сорос и т. д.), означает смену фасада однополярной гегемонии, переход от доминации с опорой на военно-стратегическую мощь США и НАТО (hardware) к распыленной доминации Запада в целом (software). Это две версии — хард-гегемония и софт-гегемония. Но в обоих случаях именно Запад, его цивилизация, его культура, его философия, его технологии, его политико-экономические институты и процедуры выступают как эталон универсальной модели. В перспективе это будет означать передачу власти «мировому правительству», где доминировать будут все те же западные элиты, то есть глобальная олигархия. Она при этом отбросит маски и будет выступать напрямую от лица транснациональной силы. В каком-то смысле бесполярность еще хуже, чем однополярность, хотя, казалось бы, хуже некуда.
Бесполярный мир под контролем мирового правительства, состоящего из прямых представителей глобальной олигархии, и есть ожидаемый многими религиозными кругами приход «царства антихриста».

Бесполярность сама по себе, и тем более резко и стремительно, не наступит. Для этого мир должен пройти через потрясения и испытания, чтобы отчаявшееся человечество само воззвало к мировой элите с мольбой о спасении. До этого должна ослабнуть мощь США, произойти мировые катаклизмы и войны. Бесполярный мир под контролем мирового правительства, состоящего из прямых представителей глобальной олигархии, и есть ожидаемый многими религиозными кругами приход «царства антихриста».

Что касается «недостатков» такой модели, то я полагаю, что она будет как раз той «великой пародией» на священную мировую Империю, о которой предупреждал Рене Генон в его работе «Царство количества и знаки времени». Это будет глобальный симулякр. Распознать эти «недостатки» будет не так просто, иначе противостояние «антихристу» было бы слишком простым делом, а глубина его соблазна была бы незначительной.

Истинной альтернативой является многополярность, все остальное — от лукавого в самом прямом смысле этого слова.

— Проект «контр-гегемонии» Роберта Кокса, который Вы упоминаете в своей книге, ставит перед собой цель разоблачить существующий порядок в международных отношениях и поднять против него восстание. Для этого Кокс призывает к созданию контр-гегемонистского блока, в который войдут политические акторы, отвергающие существующую гегемонию. Является ли разработанная Вами Четвёртая Политическая Теория своего рода контр-гегемонистской доктриной, способной объединить восставших против гегемонии Запада?

— Я убежден, что Четвертая Политическая Теория вполне вписывается в логику построения контр-гегемонии, о которой говорил Кокс. Кстати, о близости критической теории в МО и Теории Многополярного Мира есть прекрасный текст Алексадра Бовдунова, озвученный на конференции по Теории Многополярного Мира в Москве в МГУ 25-26 апреля 2012.

4ПТ не есть законченная доктрина, это пока первые шаги в сторону выхода из концептуального тупика, в котором мы оказались перед лицом либерализма, отвергаемого сегодня все большим количеством людей по всему миру, в условиях краха прежних антилиберальных политических теорий — коммунизма и фашизма. В каком-то смысле необходимость в 4ПТ — это знак времени, и всерьез не может быть оспорена никем. Другое дело, какой будет 4ПТ в окончательном виде. Возникает соблазн построить ее как синкретическое сочетание из элементов прежних антилиберальных учений и идеологий…

Я убежден, что надо идти иным путем. Надо осмыслить корень нынешней гегемонии. Этот корень совпадает с Модерном как таковым, и именно из Модерна растут корни всех трех базовых политических теорий — либерализма, коммунизма и либерализма. Манипулировать с Модерном для поиска альтернативы либерализму и соответственно либеральной гегемонии Запада, на мой взгляд, бессмысленно. Мы должны выйти за пределы Модерна вообще, за границы номенклатуры его политических акторов — индивидуум, класс, нация, государство и т. д.

Поэтому 4ПТ как основа контр-гегемонистского планетарного фронта должна строиться совершенно иначе. Как и Теория Многополярного Мира 4ПТ оперирует с новым понятием — «цивилизацией», но 4ПТ ставит особый акцент на экзистенциальном ее аспекте. Отсюда важнейший, центральный тезис 4ПТ о том, что ее субъектом, актором является Dasein. У каждой цивилизации свой Dasein, а значит, она описывается конкретным набором экзистенциалов. На их основании и следует возводить новую политическую теорию, обобщаемую на следующем уровне в «многополярную федерацию Dasein» как конкретную структуру контр-гегемонии. Иными словами, сама контр-гегемония должна мыслиться экзистенциально, как поле войны между неаутентичным экзистированием глобализма (глобальное отчуждение ) и горизонтом аутентичного экзистирования народов и обществ в многополярном мире (преодоление отчуждения в возможности цивилизации подлинно быть).

— Если мы будем говорить о когнитивном восстании, какими в первую очередь, должны быть наши действия, направленные на свержение диктатуры Запада?

— Важнейшим шагом является начало систематической подготовки глобальной революционной элиты, ориентированной на многополярность и 4ПТ. Эта элита должна выполнять критически важную функцию — быть звеном между локальностью и глобальностью. На локальном уровне речь идет о массах и отчетливых выразителях именно локальной культуры (религиозных авторитетах, философах и т. д.). Часто эти круги не обладают планетарной перспективой и просто защищают свою консервативную идентичность перед ядовитым наступлением глобализации и западного империализма.

Поднять массы и традиционалистов-консерваторов на осознанное восстание в контексте сложного союза контр-гегемонистского блока напрямую чрезвычайно трудно. Простые консерваторы и поддерживающие их массы, например, исламского или православного толка едва ли смогут пронзительно осознать необходимость альянса с индуистами или китайцами. На этом будут играть (и уже активно играют) глобалисты с их принципом «разделяй и властвуй!» Но именно революционная, консервативно-революционная элита, представляющая собой элиту даже в рамках традиционалистской элиты конкретного общества, должна взять на себя функцию соотнесения локальной идентичности, прочувствованной и осознанной глубоко, с общим горизонтом многополярности, 4ПТ и контргегемонии.

Без формирования такой элиты восстание против постсовременного мира и свержение диктатуры Запада не состоится. Всякий раз там, где у Запада будут проблемы, ему на помощь будут приходить антизападные силы, которые, тем не менее, будут мотивированы узкими счетами к конкретным цивилизационным соседям — чаще всего, столь же антизападным, что и они сами. Так будет осуществляться и уже осуществляется инструментализация глобалистами различных консервативных фундаменталистских и националистических движений. Исламские фундаменталисты помогают Западу в одном. Европейские националисты — в другом. Так «однополярный момент» продлевает свое существование не только сам по себе, но и играя антагонистическими в его отношении силами. Свержение диктатуры Запада станет возможным только тогда, когда эта его стратегия будет достаточно осознанна и появится новая контр-гегемонистская элита. Инициатива в роде «Глобального Революционного Альянса» — уникальный пример подлинно революционного и эффективного противостояния гегемонии.

— Вы неоднократно говорили, что евразийство является стратегическим, философским, культурным и цивилизационным выбором. Можно ли надеяться, что политический курс, выбранный Владимиром Путиным (создание Евразийского Союза) станет первым шагом к многополярной модели?

— Это непростой вопрос. Сам по себе Путин и, тем более, его окружение, действуют скорее по инерции, не ставя под вопрос легитимность существующего планетарного статус-кво. Их задача — отвоевать себе и России достаточно приемлемое место в рамках существующего миропорядка. Но в этом-то и заключается проблема: по-настоящему приемлемого места для России нет и быть не может, так как «однополярный момент», а равно и «бесполярная глобализация» предполагают десуверенизацию России, ликвидацию ее как самостоятельного цивилизационного и стратегического полюса.

Дмитрия Медведева и его окружение (ИНСОР) эта самоликвидация, похоже, устраивала, ради перезагрузки он был готов пойти почти на все. Путин понимает ситуацию явно несколько иначе, и критерии «приемлемости» у него другие. Его психологически более всего устроило бы приоритетное партнерство с Западом при сохранении суверенитета России. Но этого-то как раз в рамках однополярности или глобализма получить ни при каких обстоятельствах невозможно — ни практически, ни теоретически.

Поэтому Путин разрывается между многополярностью, куда его ведет ориентация на суверенитет и атлантизмом, куда его влечет инерция и неустанная работа огромной сети влияния, пронизывающей все структуры российского общества. Вот дилемма. Путин делает шаги в обоих направлениях — он провозглашает многополярность, Евразийский Союз, защищает суверенитет России, говорит даже о цивилизационных особенностях России, укрепляет вертикаль власти, выказывает уважение (если не больше) Православию; но с другой стороны, окружает себя проамериканскими экспертами (например, «Клуб Валдай»), перестраивает образование и культуру под глобалистские западные образцы, ведет либеральный курс в экономике, терпит компрадорский олигархат и т. д.

При этом поле для маневров у Путина постоянно сужается. Логика обстоятельств подталкивает его к более однозначному выбору. Внутри страны такая неопределенность курса вызывает растущую неприязнь, легитимность падает. Вовне Запад только повышает давление на Путина, чтобы склонить его к глобализму и признанию «однополярности», а конкретно — уступить свой пост западнику Медведеву. Так Путин, продолжая колебаться, между многополярностью и западничеством, теряет почву и поддержку и там, и там.

Новый срок его президентства будет очень сложным. Мы будем делать все от нас зависящее, чтобы сдвинуть его к многополярности, Евразийскому Союзу и 4ПТ. Но мы не одни в российской политике, против нас за влияние на Путина борется еще целая армия либералов, агентов влияния Запада и обслуживающий персонал глобальной олигархии. За нами, правда, народ и истина. Но за ними — глобальная олигархия, деньги, ложь и, видимо, сам отец лжи. Тем не менее, vincit omnia veritas. Вот в этом я не сомневаюсь.