А ведь у нас, между прочим, эпоха заканчивается. Эпоха Медведева. Уходит от нас этот господин.
Закончилась пора ожиданий и мечтаний либеральной публики. Ничего этого не будет — Россия не станет более культурной и европейской. А если и станет, то уж точно не с помощью Дарта Медвейдера.
Четыре года эта публика пребывала в напряжённом трепете. Стоило Медведеву испортить воздух, как она тут же объявляла это ветрами перемен. Вообще странная штука — именно российские либералы, поборники свободы и личного достоинства, больше всего любят подглядывать из лакейской: с какой ноги сегодня встал барин, какое у него настроение, не хмурятся ли державные брови? Один из многих парадоксов нашей парадоксальной страны.
Так вот, вслед уходящему Дмитрию свет Анатольичу нужно что-то сказать. И, думаю, лучше всего это «что-то» скажет его литературный двойник. Если бы Медведев жил во времена Гоголя, я бы в самом деле поверил, что этот персонаж написан с него.
На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так уморишься, играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница сто’ит… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр… Мне даже на пакетах пишут: «ваше превосходительство». Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, — куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто черт возьми! После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? — я спрашиваю. «Иван Александрович ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже… «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как прохожу через департамент, — просто землетрясенье, все дрожит и трясется как лист. О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам.» Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш…
Вот, собственно, и весь итог медведевского правления.