Если каждый уверен, что именно его позиция есть позиция большинства, — хорошего не жди.
Как к этому ни относись, но за последнее десятилетие в политическом сознании и самосознании граждан страны произошли заметные изменения, которые явно преувеличиваются одними и недооцениваются другими политическими течениями. Изменились приверженности «знаменам» — но не стало более зрелым и объективным само политическое сознание.
10 лет назад, в 2001-2002 гг., по данным Левада-Центра, большинство (хотя и относительное) граждан страны симпатизировали коммунистам. Таких было 25-27%. На втором месте шли те, кого определяли как «демократов»: их было 14-16%. О симпатиях патриотам говорили 3-4%, а партии власти — от 5 до 9%.
Причем стоит отметить, что последняя уже тогда начала переживать определенный взлет: в 1997 году ее (т. е. того, кого ею тогда считали) поддерживали 2%, а в 1999-м — 1%. Ни одну партию не поддерживала большая часть общества — 37-38%, а порядка 10% не могли определить свою позицию.
К 2004 году резко — до 14% — рухнула поддержка тех, кого считали коммунистами, и вплоть до конца 2011 — начала 2012 гг. они медленно и мучительно боролись за ее восстановление. В результате к январю этого года они вышли на уровень 16%. Что привело в 2003 году к падению их поддержки — разговор отдельный. Но среди прочего в числе причин, конечно, невнятность и одновременно дидактичность политической позиции, практический отказ от реальной повседневной работы, нарастающая напыщенность и постоянная поучающая позиция — без реальных действий, отражающих ожидания тех социальных групп, которые могли бы считаться их социальными материнскими основаниями.
Постепенно, к моменту обострения ситуации минувшей зимой, коммунисты частично укрепили свои позиции, но как раз к этому времени и в этой ситуации почти полностью утратили и так малую политическую субъектность: они постоянно что-то провозглашали, но практически никогда ничего не делали. Они не встали ни на сторону «Болота», ни на сторону «Горы», но и не смогли заявить о себе как о третьей силе и факторе влияния, т. е. стали болотом уже в прямом смысле слова. И Зюганов напрасно посчитал неожиданностью свой впервые меньший, чем у своей же партии, результат на выборах 4 марта. Как раз с января по апрель 2012 года шло новое последовательное снижение поддержки коммунистов в обществе, притом, что их базовые социально-экономические требования (национализация и плановая экономика) по-прежнему поддерживало большинство общества (до двух третей и более). К апрелю их поддержка вновь съежилась до уровня даже ниже катастрофического для них 2004 года — 13%. Таким низким этот уровень не был никогда с начала 1990-х гг.
Неожиданный прирост симпатий в какой-то момент получили те, кого опрашиваемые обозначали как «демократов». В январе 2012 года он взметнулся до 22%, заметно опередив даже возросшую поддержку коммунистов, но к апрелю вновь скатился до относительно привычного, хотя и заметно более высокого, чем низший их показатель, уровня в 17% — притом, что в 2006 году они имели всего 11%.
Совсем немного подросла поддержка «патриотов» — до 5%, в целом подтвердив невысокий, но стабильный уровень симпатии к этому политическому течению, хотя само понятие «патриотизм» пользуется популярностью у значительно большей части населения, практически у большинства.
Но все же самое неожиданное и во многом пока не вполне понятное явление — это взлет поддержки партии власти. В данном случае — не собственно ЕР, но именно партии власти, т. е. самой политической тенденции. Во-первых, если 10 лет назад это могло казаться относительной частностью конъюнктурного порядка, то на сегодня не только стало закономерностью (с 9% в 2002 году этот показатель к январю 2012 года вырос до 18% и к апрелю остался таким же), но и сохранилось в условиях зимнего обострения, когда критика и недовольство были направлены именно на партию власти.
И сегодня получается, что высший показатель симпатий, который 10 лет назад был у коммунистов, а в январе этого года (как и 20 лет назад) — у демократов, на сегодня оказывается за критикуемой и никем не любимой партией власти. Конечно, 18% — это и немного, и является лишь относительным большинством, но этот показатель оказывается стабильным, растущим и достаточно устойчивым. То же, что он является относительно наибольшим, — показатель неспособности других партий составить конкуренцию данной политической тенденции.
Люди хотели бы изменений, но те «проекты», которые пытаются им предложить оппоненты власти, оказываются как минимум менее привлекательны, чем сохранение «знакомого зла», и не увлекают на то, чтобы ради них рискнуть не слишком удобной, но относительной стабильностью.
И на фоне этого явно упало число тех, кто не симпатизирует никому, — с 48% 10 лет назад вдвое: до 24% в январе и до 31% — в апреле 2012 года.
Но еще более интересно и важно другое. Все вышеприведенные цифры свидетельствуют о том, что в обществе ни у одной политической силы нет серьезного большинства, но при этом подавляющее большинство граждан считают, что именно их позиция есть позиция большинства страны.
Так, 11% полагают, что они представляют мнение подавляющего большинства. 16% уверены, что их поддерживают значительно больше половины населения. Еще 23% полагают, что характерные для них политические симпатии разделяют, во всяком случае, точно более половины граждан. И еще столько же (тоже 23%) полагают, что их единомышленниками являются как минимум 50% населения страны.
Таким образом, 70% населения считают, что именно за ними — правда, если не абсолютная, то поддерживаемая большей частью граждан, т. е. демократическая. Иными словами, что выполнению подлежат именно их политические ожидания.
Лишь 7% признают, что их могли бы поддержать меньше половины страны, 1% — что таких значительно меньше половины, и 1% — что таких, как они, крайне мало.
Но мы видели, что на сегодня ни одна политическая сила не набирает в симпатиях больше 18%. Подобный показатель — это даже не меньше, а значительно меньше половины. Т. е. получается, что на сегодня мы имеем лишь порядка 2% населения, способных адекватно оценить соответствие своих взглядов их реальной распространенности в обществе.
И это, с одной стороны, объясняет накал некоторых процессов политической жизни. Огромные группы людей, объективно являясь меньшинством общества, не осознают того, что они являются меньшинством, а потому настойчиво пытаются требовать исполнения именно их желаний и готовы идти за них на пока не самое решительное, но на достаточно напряженное противостояние, будучи уверенными, что представляют мнение именно большинства населения страны. И, собственно, не способны ни слышать, ни просто принимать во внимание не только мнение просто других граждан (которые, кстати, также полагают, что представляют большинство), но и собственно большинства, с ними не согласного.
С другой же стороны, это, к сожалению, показатель степени способности современного общества к адекватной оценке как окружающей действительности, так и своего места в ней и критичности отношения к своей позиции, т. е. способности к познанию. Это почти как у Стругацких в «Обитаемом острове». Только там жители Сарракша были лишены способности критически оценивать то, что им говорила и что делала власть, а у нас сегодня бульшая часть людей оказалась лишенной способности критически оценивать то, что они думают и делают.
Можно и интересно анализировать, чем оказалось вызвано такое положение общественного сознания и общественной психологии, но в любом случае понятно, что если каждый уверен, что именно его позиция есть позиция большинства, то подобное общество в реализации таких тенденций может закончить только новой Большой Смутой.