Что решил судьбоносный саммит.
По меньшей мере, уже два года как европейские экономика и финансы пребывают, пользуясь лётной терминологией, в перманентной турбулентной зоне. С призрачными шансами пережить болтанку и войти в воздушное пространство сродни тихой заводи, где не будет ни встречных, ни боковых ветров, сносящих с курса и регулярно угрожающих прижать лайнер к земле.
Не мудрено, что саммит ЕС 8-9 декабря изначально был задуман как переход через Рубикон: основные локомотивы интеграции, Франция и Германия, явно согласовали между собой заранее сверхзадачу — для преодоления кризисных явлений сделать решительный шаг вперед, к дальнейшей интеграции и федерализации единой Европы, а не робкий шаг назад. Ретирада означала бы (один из чаще всего проговариваемых вариантов) дробление еврозоны, выход из нее самых слабых стран типа Греции, снижение уровня координации финансовой политики внутри сообщества.
Принципиальное решение, принятое, судя по всему, сперва в Париже и Берлине, сводилось к узнаваемой формуле: больше интеграции, как в пору перестройки — «Больше социализма!». Похоже, и большинство стран осознали, что, либо они провалят проект «единая Европа», либо рискнут сделать рывок, отказавшись от постепенности эволюционного развития ЕС.
Страсти накануне саммита подогревались и архитекторами этой самой значительной перестройки в ЕС с момента расширения в 2004 году. «Никогда еще объединенная Европа не подходила так близко к краю пропасти, — нагнетал атмосферу французский президент Николя Саркози. — Ситуация максимально опасная… Нам нужно немедленно начать реформирование Европы». Двухдневный саммит, по его словам, — последний шанс спасти не рядовую валюту, а евро. Ему вторила бундесканцлерин Ангела Меркель: «Мы не можем сегодня себе позволить жить в роскоши».
Таким образом, дуумвират, все чаще именуемый Меркози (Меркель плюс Саркози), подводил участников встречи в верхах к осознанию переломности момента, требующего отказа от национального эгоизма и просто здравомыслия. Обещанный французским президентом «форсированный марш» для спасения евро обернулся прениями и не слишком уже мучительными родами компромисса, сводившегося, по сути, к одному: союзники должны были согласиться пожертвовать еще одной, довольно внушительной порцией своего суверенитета. И они это сделали!
В сухом остатке саммита — радикальные решения, означающие реальный, не по-китайски «большой скачок» к созданию Соединенных Штатов Европы, или, по крайней мере, как это окрестили скорые на выдумку энтузиасты нового формата сообщества, к появлению Евросоюза-2:
— образовать бюджетный и налоговый союз в дополнение к монетарному союзу;
— такой союз предполагает унификацию бюджетных и налоговых политик, приведение к тождеству программ социального обеспечения, а также…
— …установление надгосударственного контроля за формированием национальных бюджетов.
Попутно приговорили: для экстренней финансовой подпитки «слабым звеньям» в ЕС предоставить МВФ допсредства в размере 200 миллиардов евро, из которых три четверти обеспечат, скинувшись, страны еврозоны, а оставшуюся четвертину соберут вскладчину остальные десять стран.
Полномочиями условного «экономического правительства» будет наделен саммит национальных лидеров стран еврозоны, который будет проходить не реже двух раз в год, а в принципе — по мере необходимости. Но если саммитам предписана своего рода роль, снова проведем исторические параллели, «чрезвычайных съездов», то не понятно, кто будет осуществлять ежедневное оперативное руководство? Ответ кроется в словах президента ЕС Хермана ван Ромпея, что введение «золотого правила» бюджетной дисциплины будет означать обязанность всех государств «предоставлять свои национальные бюджеты на утверждение Еврокомиссии».
Справедливо сделать вывод: если контрольные функции в отношении бюджетной политики сосредотачиваются в руках Еврокомиссии, то она превращается де-факто в наднациональное правительство. Или все же в надзорный орган?
Что такое «золотое правило»? Если кратко, то это обязательство каждой страны-члена ЕС поддерживать структурный дефицит бюджета в пределах 0,5% номинального ВВП. Предельно допустимый уровень дефицита — не более 3% ВВП. Если пересечь эту черту, то последуют штрафные санкции, причем неотвратимые, поскольку не придется взыскивать, а просто «удержать» депозит эквивалентный 0,1% ВВП. Когда виновник нарушения финансовой дисциплины исправит положение, деньги вернут, но без набежавших процентов.
Теоретически можно избежать наказания, но потребуется снискать благосклонность квалифицированного большинства, то есть трех четвертей, что практически невыполнимая задача. После испуга от угрозы заразиться «греческой болезнью» члены сообщества вынужденно посуровели. Все вняли Меркель — не время думать о «роскоши», время затягивать пояса.
Несмотря на то, что под шатающийся евро подвели мощные опорные конструкции и контрфорсы, третьи лица, то есть те страны, что не входят в Евросоюз, но подумывают о членстве, а также финансовые рынки отреагировали на новость со сдержанным оптимизмом. Появилась информация, что кредитные организации именно сейчас принимают в расчет вероятность возврата из небытия прежних валют, существовавших до пришествия евро. К примеру, Черногория, которая перевела все финансовые операции в евро, хотя формально и не вошла в еврозону, подумывает о введении национальной валюты.
Более того, ряд Центробанков перестают ориентироваться на евро как на главный финансовый индекс — в их числе ЦБ Швейцарии. В Латвии просчитывают вариант «отвязывания» лата от евро. В Боснии и Герцеговине готовы к возвращению германской марки, если еврозону растащат на куски. Все это свидетельствует о том, что одними резолюциями рынки не успокоить, и что потребуется на деле продемонстрировать действенность предложенной модели тесной координации финансовой политики в ЕС.
Что не девальвирует достигнутого. Констатируем: в минуту опасности, проявив инстинкт самосохранения, единоевропейцы предпочли сплотиться, а не разбегаться по национальным квартирам. К 17 странам еврозоны присоединились Польша, Латвия, Литва, Румынии и Болгария. Высшие должностные лица Швеции, Чехии и Венгрии продемонстрировали позитивное отношение к идее Евросоюза-2, но взяли тайм-аут, сославшись на необходимость получить благословение своих парламентов.
И только Британия в лице ее премьера Дэвида Камерона сказала решительное «ноу». Накануне саммита лидер тори выдержал в ходе дебатов в парламенте яростные нападки оппонентов, требовавших от него «бульдожьей хватки» при отстаивании особого мнения (это выражение принадлежит Эндрю Росинделлу, одному из самых правых из правых тори).
«Мы, конечно, понимаем, что то, что хорошо для европейских стран, хорошо и для нас. Но мы должны защищать интересы Великобритании в первую очередь», — определил свои исходные позиции Камерон, что означало одно: островное государство не готово поступиться суверенитетом в бюджетной и налоговой сфере, опасаясь попасть в зависимость от континентальных держав. От этой негнущейся линии Камерон не отступил.
После саммита, заслужив репутацию новой реинкарнации «железной леди» Маргарет Тэтчер, британский лидер вернулся домой с этой пирровой победой (см. «Дэвид Камерон в роли «Мистера Вето»), где его ждало больше неприятностей, чем он мог себе представить. Лондон переиграл самого себя. Как следствие британского афронта коллективной воле континентальных еврофилов, в итоговом заявлении встречи в верхах было записано: главы государств, не входящих в зону евро, «могут быть приглашены для участия в этих саммитах, если обсуждающийся вопрос касается их страны».
В переводе на общедоступный язык это означает: отныне меняется внутренняя конструкция Евросоюза, на передний план выходят ведущие страны, финансовые доноры и локомотивы роста, Франция и особенно Германия, остальные занимают свои места вокруг этого ядра, то есть по периферии. Остальные соглашаются, по существу, быть ведомыми, но с относительной гарантией честно распределяемого между всеми совместно нажитого благополучия. Так на наших глазах и у нас под боком возникает новая Европа: двухзональная и двухскоростная, но все-таки единая. И еще одна перемена в ЕС: отныне это 26 плюс 1, где единица — это Британия.