В борьбе с главной своей проблемой мы повторяем путь Индонезии и Филиппин.
Коррупцию в России не заклеймил только ленивый. Все понимают, что она – главный тормоз в развитии страны. Но продолжают давать и брать взятки и откаты. Власти это тоже понимают. Четыре года назад свежеизбраный президент Дмитрий Медведев объявил крестовый поход против коррупции. Но, увы, пар ушел в свисток. Это констатировал в последней своей программной статье еще один бескомпромиссный – на словах – борец с коррупцией, Владимир Владимирович Путин.
«За последние несколько лет по инициативе президента Медведева мы начали целый ряд реформ, направленных на улучшение делового климата. Но заметных сдвигов пока не произошло. Мы проигрываем в конкуренции юрисдикций — работающий в России бизнес часто предпочитает регистрировать собственность и сделки за границей. И дело не в налоговом режиме — он у нас в целом конкурентоспособный — и не в отсутствии законодательства, отвечающего современным требованиям. Главная проблема — недостаток прозрачности и подконтрольности обществу в работе представителей государства, от таможенных и налоговых служб до судебной и правоохранительной системы. Если называть вещи своими именами, речь идет о системной коррупции», – «приложил» Дмитрия Анатольевича главный кандидат в президенты.
Глядя на многолетнюю антикоррупционную битву, и более чем скромные ее результаты, невольно задаешься вопросом: возможно ли вообще извести коррупцию в России? Ответить на него попытались в Лаборатории антикоррупционной политики при Высшей школе экономики. Рассудили так: не мы одни мучаемся сим недугом. Раз так – имеет смысл взглянуть на страны, где ситуация сходна с Россией. Таких стран обнаружилось, по меньшей мере, две: Индонезия и Филиппины.
Итак, Индонезия…
– Что общего в ситуации с коррупцией в Индонезии и России? Очень много, – уверен доктор политических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН Алексей Другов. – Если взять происхождение власти и денег, в Америке через деньги идут к власти. Человек там утверждает себя как успешного дельца, способного зарабатывать, и после этого его выдвигают, допустим, в сенаторы или президенты. В России и Индонезии все наоборот – здесь идут через власть к деньгам. Человек добивается власти, а добившись, начинает лихорадочно обогащаться, потому что завтра его снимут, и он останется ни с чем.
И так повелось издавна. В России, в допетровские времена воеводу отсылали на кормление. Часть денег, собираемых с территории, он отсылал царю-батюшке, а часть оставлял себе. Сколько он оставлял – неясно, в этом вопросе не было никакой прозрачности. Но в России хотя бы был перерыв от таких порядков – его ненадолго устроил Петр I. А в Индонезии, благодаря консервативной политике колонизаторов, полуфеодальные порядки всегда сохранялись.
Чиновники в Индонезии, по сути, до сих пор направляются на кормление. Отсюда предпочтение среди индонезийцев карьеры чиновника карьере предпринимателя, и легкое презрение бизнесменов. Этим Индонезия тоже похожа на Россию. У нас, до 1917 года включительно, было дворянство, которое на буржуазию типа Гучковых, Рябушинских, Мамонтовых смотрело исключительно свысока, и всерьез к управлению страной не допускало. Чем это кончилось в 1917-м – известно.
Даже этносы наших стран в чем-то схожи. В Южной России и на Украине народ был более динамичный, сильнее стремящийся к качеству жизни. Если посмотреть, кто заселял Сибирь вплоть до Владивостока, окажется, что это сплошь были состоятельные украинцы, которые уходили «за лучшей жизнью» с более плодородных земель. Наши соотечественники из Средней России такого рвения не проявляли.
В Индонезии тоже не все этносы динамичные. Есть энергичные батаки на Суматре, а есть рефлектирующие, погруженные в самосозерцание яванцы, которые живут представлениями о божественном происхождении власти. Что, впрочем, не мешает им власть по возможности обманывать.
В итоге, коррупция в Индонезии стала как бы культурой. Если власть отчуждается от населения (даже если она имеет божественное происхождение), не является продуктом его выбора и волеизъявления, ее можно обманывать. Отсюда – коррупция.
«СП»: – Как работают коррупционные механизмы в Индонезии?
– Когда военный режим в Индонезии только установился (с 1965 по 1998 годы страной правили военные под руководством генерал-майора Сухарто, – «СП»), коррупция сохранилась, но приняла более организованную форму. Если предприниматель шел к какому-нибудь генералу в Джакарте, и платил известную сумму (или ничего не платил, но включал генерала в совет директоров своей фирмы), он мог быть уверен, что его предприятие на отдаленном острове будет пользоваться льготами. Генерал отдаст приказ лейтенанту, и лейтенант на острове исполнит приказ.
30-летние успешное капиталистическое развитие Индонезии протекало в условиях военного режима, без необходимых условий для долгосрочного развития. Без прозрачности, без свободной конкуренции и без необходимого законодательного обеспечения. В конечном итоге, все замыкалось на решение местного генерала, полковника или лейтенанта. Коррупция при таком раскладе была средством выживания для бизнеса. Когда же военные оставили власть, коррупция никуда не делась.
С демократизацией и реформами культура в Индонезии не изменилась, но порядка стало меньше. Произошла децентрализация власти, с расширением прав местного чиновничества, и ростом числа чиновников. Демократизация, правда, принесла необходимое для борьбы с коррупцией в долгосрочном плане. Появилась некоторая прозрачность, люди хотя бы заговорили о проблеме коррупции. Но до результатов в этой борьбе далеко.
«СП»: – Почему же?
– Капитализм принес неравенство, а неравенство породило социальную зависть. У многих эта социальная зависть порождает ощущение, что «мне тоже можно». Тем более, практически все в Индонезии знают, что люди, которые стали сейчас руководителями компаний и банков, зарабатывали капиталы не с лопатой в руках.
В Америке ходит легенда о человеке, который торговал шнурками на улице, потом чистил ботинки, потом стал торговать обувью, а сейчас у него сотня фабрик. Где-то это легенда, а где-то и нет. В Индонезии другое дело – там знают, что все богатство нынешних руководителей украдено. А если миллиардеру можно воровать – значит, можно и рядовому индонезийцу…
«СП»: – Прямо как в России…
– Я ни на что не намекаю. Хотя, когда я пишу об Индонезии, мне хочется, как в американском фильме, написать на первой странице: «Все персонажи, мною упомянутые, являются вымышленными»… Корни коррупции – именно в этом ощущении: раз можно кому-то, можно и мне, если не миллиард присвоить, то сотню…
Это ощущение, кстати, и есть коррупция в прямом смысле слова. Ведь английское corruption переводится не как «воровство» или «взяточничество», а как «разложение» (например, ржавчина на железе) и «распад». Сознание, что «воровать можно», и является подлинной коррупцией. И пока Индонезия от такого сознания не избавилась.
Кроме того, есть еще существенный момент. Проблема в том, что индонезийский капитал не слишком заинтересован в демократизации. Предприниматели больше боятся реакции населения при резком росте социального неравенства, больше боятся масс, чем коррумпированного чиновника, который что-то у них может вымогать.
«СП»: – Как ситуация преодолевается?
– Семь лет назад в Индонезии была создана Комиссия по борьбе с коррупцией (правда, ее предыдущего главу сейчас собираются сажать за взяточничество), и ее действительно боятся. С подачи комиссии в стране посадили 17 членов парламента, трех министров, шесть губернаторов, главу индонезийского центробанка и четверых его заместителей, а также 19 мэров и глав округов.
Система вроде бы действует, но то и дело возникает грибоедовский вопрос: а судьи кто? Сколько судье такому-то дали за то, что он оправдал такого-то?!
Кроме того, для борьбы с коррупцией требуется качественная законодательная база. Вот что писал по этому поводу создатель «сингапурского чуда» и один из самых ярких политиков нашей эпохи Ли Куан Ю: «Мы решили сосредоточить внимание Комиссии по борьбе с коррупцией на крупных взяточников в высших эшелонах власти. С мелкой сошкой мы намеревались бороться путем упрощения процедур принятия решений и удаления всякой двусмысленности в законах, путем издания ясных и простых правил, вплоть до отмены лицензирования в наименее важных сферах общественной жизни. Так как мы столкнулись с проблемой осуждения коррупционеров в судах, мы стали постепенно ужесточать законы…».
Нечто подобное делается и в Индонезии, но делается медленно. Элита, которая пришла сейчас к власти, деформирована десятилетиями тоталитаризма. Она привыкла приспосабливаться к власти. И когда режим рухнул (сделав многое для развития капитализма, режим изменил самих индонезийцев, сделал их менее зависимыми от государства, позволил самостоятельно зарабатывать, но при этом режим не изменился сам), власть буквально свалилась на нынешнюю элиту. Эта элита хорошо понимает, как использовать власть во благо себе, но не совсем понимает, как использовать ее во благо народа.
Все это порождает еще один процесс – усиление роли религии. У людей всегда есть стремление к простым, справедливым и традиционным законам. Поэтому сейчас Индонезия сталкивается с проблемой исламизма и радикализации всегда мягких индонезийских мусульман. Это тоже следствие коррупции: народ считает, что если не работают законы государства, надо вводить законы шариата.
«СП»: – Но в целом, процесс борьбы с коррупцией в Индонезии пошел?
– Да. Об этом говорит хотя бы факт, что чиновников сажают – такого никогда не было. Тем более, сейчас в коррупции меньше замешан самый верхний эшелон власти. В «старой» Индонезии, до 1998 года, было известно, что и президент составил совершенно фантастическое богатство, и все его окружение. Сейчас прозрачности неизмеримо больше, но за 20 лет культуру и психологию 240-миллионного народа (Индонезия, между прочим, четвертая страна в мире по численности населения) не изменишь.
«СП»: – Есть, на ваш взгляд, разница между видами коррупции в Индонезии и Европе?
– Давайте я прочту вам заголовки в индонезийских газетах, а вы сами решите, есть разница или нет. «Бывшего главу МВД привлекли за коррупцию при приобретении пожарных автомобилей». «Бывшего начальника уголовного розыска Индонезии посадили на 3,5 года за взяточничество». «Квартиры, которые были построены для бедных индонезийцев, проданы богатым». «60-летняя дама хотела стать замглавы национального банка, и расплачивалась за это дорожными чеками». «Генеральный секретарь президентской партии посажен за то, что проворовался на строительстве Олимпийской деревни»…
Я, честно говоря, не вижу особенной разницы. Коррупция встречается везде, в той же Америке. Просто реагируют на нее по-разному. Очень показательна в этом смысле история замминистра обороны США Пола Вулфовеца. Он был послом США в Индонезии, а потом его назначили президентом Всемирного банка. Как раз в это время Вулфовец – уже очень немолодой еврей – влюбился в немолодую арабку, далеко не красавицу. Черт дернул Вулфовеца фиктивно устроить свою пассию на работу в свое ведомство, она получала зарплату.
Эта история просочилось в печать – и Вулфовец со скандалом расстался с колоссальными доходами, которые получал во Всемирном банке.
В этой истории – ответ, как бороться с коррупцией. Нужно всего-навсего сделать так, чтобы коррупция была невыгодной – во всех отношениях. Чтобы человек терял столько, что никакой взяткой не возместишь, и чтобы наказание было неотвратимым. Я не думаю, что американцы честнее нас, они просто больше боятся.
«СП»: – Можно ли в России эффективно бороться с коррупцией?
– У меня пока нет оптимизма, и вот почему. Понадобится несколько поколений, чтобы люди поверили, что богатые приобрели свои богатства честно. Потому что как только у человека возникает ощущение, что богатые украли деньги именно у него, он получает моральное оправдание для коррупции. Чиновник, который обслуживает миллионера, полагает, что он вправе получить взятку. Полицейский, который охраняет миллионера, тоже так считает. Если сотрудник ДПС видит, что кто-то едет на дорогой машине, он тоже считает себя вправе получить взятку, поскольку не уверен, что эта машина куплена на заработанные деньги. В этом – серьезнейшая проблема для нашей страны…
… и Филиппины
– Для понимания коррупции все же необходим культурно-исторический background, – говорит доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН Юлия Левтонова. – Филиппины – страна намного меньше огромной Индонезии, но и в ней 94 миллиона человек. Это тоже полиэтническая страна – на ее территории проживают более 100 народностей. До последнего времени Филиппины были единственной христианской страной в Юго-Восточной Азии (сейчас христианским стал и Восточный Тимор, но он очень мал). 86% филиппинцев – католики, 6% — протестанты.
Филиппины – страна с очень тяжелой историй. Она жертва раннего колониализма, страна, которая с конца XVI по конец XIX века была под властью Испании, являлась отсталой метрополией, и была ориентирована на Латинскую Америку.
Испания всегда славилась своей бюрократической системой. Она внедряла ее в богатые слои филиппинцев, которым передавала низшие чиновничьи функции. Поэтому у Филиппин коррупция в среде чиновников, можно сказать, историческая.
Вторая волна колонизации связана с США. Образно говоря, из испанского монастыря страна очутилась в Голливуде. Американцы аннексировали Филиппины в 1901-м году, и держали в качестве колонии до 1946 года. Американцы пропагандировали либеральный колониализм, но среда для коррупции оставалась – в виде олигархических кланов и ленд-лордов (крупных землевладельцев, – «СП»).
В итоге, получилась единственная в Юго-Восточной Азии страна с формальной либеральной демократией. Внешне все демократические институты на Филиппинах имеются и действуют, есть демократическая конституция. Но в то же время правящая элита осталась раздробленной на кланы и коррумпированной.
Надо сказать, на Филиппинах на очень высоком уровне находится и политологическая наука, и социология. Так вот, все тамошние специалисты называют филиппинскую коррупцию эндемичной (то есть, присущую только этому месту, и никакому другому). Корни ее уходят очень глубоко, в еще доколониальные обычаи, которые сохранились на низовых ярусах общества. Это взаимная благодарность, взаимная зависимость друг от друга, при которой трудно понять: то ли вы даете взятку, то ли просто благодарите человека за услугу согласно традиции. Так или иначе, это коррумпированное поведение.
«СП»: – Верхи на Филиппинах борются с коррупцией?
– Коррупция на Филиппинах давно приняла системный характер. Например, первый президент Филиппин (он провалил попытку ввести авторитарный режим) Фердинанд Маркос, женат на Имельде Маркос – очень красивой филиппинке. Им двоим было предъявлено обвинение в воровстве из казны миллиардов американских долларов. Когда Маркес умер, Имельда вернулась на Филиппины, несмотря на крик в газетах о том, что ее надо судить. И чем это закончилось? В 2010 году, на парламентских выборах, 60-летняя Имельда стала членом Конгресса нижней палаты представителей. Ее дети, кстати, тоже в политике, а один из сыновей стал сенатором.
Поэтому я не берусь в случае Филиппин говорить о политической воле сверху в борьбе с коррупцией. Что удивительно, на Филипинах очень активны гражданские неправительственные организации, среди интеллигенции принято получать образование в США, в газетах нет цензуры. Тем не менее, коррупции это не мешает.
Другой президент Филиппин, которому с подачи общественности объявили импичмент в 2000 году – Джозеф Эстрада (Эстрада – псевдоним: глава страны начинал как звезда экрана ) – составил фантастическое состояние на запрещенных на Филиппинах азартных играх. Точнее – на спортивной лотерее. Обычные филиппинцы ставили в лотерею Эстрады от одного песо, но на выходе получались колоссальные деньги. Несмотря на то, что игра считалась нелегальной, о ней знали все филиппинцы. Эстраду в итоге судили с формулировкой «за угрозу экономической безопасности государства».
Тем не менее, на последних выборах президента Эстрада уверенно занял второе место. Несмотря на суд и азартные игры, он пользуется огромной популярностью в народе. Люмпенские слои называют его «Эрап», что значит «свой парень».
Все это создает совершенно специфическую атмосферу Филиппин. Лозунгом предвыборной кампании нынешнего президента Бенигно Акино был: «Нет бедности, нет нищете!» Этим лозунгом Акино, в частности, объявил и войну коррупции. Но, к сожалению, больших результатов он не достиг. Единственный видимый сдвиг – под арестом находится его предшественница, Глория Макапагал-Арройо, которая обвиняется в махинациях с выборами. По международной статистике, Филиппины занимают одно из первых мест по числу «грязных» выборов. Там подкупаются избиратели, фальсифицируются бюллетени, – словом, в ходу весь набор приемов, о которых много говорят сегодня у нас. Но масштаб на Филиппинах другой.
В 2004-м Глория Макапагал-Аррой не добирала голосов для победы, и решила их прикупить. Ни больше ни меньше – целый миллион голосов. Для этого она обратилась к члену тамошнего ЦИК, но история получила огласку.
Поэтому можно сказать, что на Филиппинах коррупция идет сверху. Акино создал Комиссию справедливости, арестовал Макапагал-Аррой – она сейчас находится в тюремной больнице. Но большой вопрос, будет ли доведено это дело до суда.
«СП»: – Как вы считаете, можно в России победить коррупцию?
– Ситуация с коррупцией в наших странах похожая. Мне кажется, эта проблема у нас тоже имеет огромную историческую подоплеку, и тянется сквозь века. Почитайте Салтыкова-Щедрина или Грибоедова – вся наша классика пишет о коррупции среди чиновников. Поэтому когда дело касается России – я пессимист. Пока, при нынешней политической системе, эффективно бороться с коррупцией не получится…