Людям, которые после 4 декабря 2011 г. начали выходить на российкие улицы, приятно осознавать, что однажды нечто такое в истории уже случалось и завершилось успешно и благополучно для всех участников. Про недавнюю годовщину Февральской революции вспоминать не очень хочется. Тем более, про Октябрьскую.
Но истории известны и примеры success stories, связанные с относительно недавними революциями. Это «осень народов» 1989 года в Восточной Европе. В сторону 1989 г. с воодушевлением глядят и сами участники нынешних российских событий. Хотя учредительное совещание «Круглого стола 12 декабря», образованное в конце прошлого года оппозиционными политиками и представителями интеллигенции и прямо отсылающее к опыту польского «Круглого стола» 1989 года, кажется, пока не стало слишком заметным объединением на фоне «Лиги избирателей» или Оргкомитетов по подготовке массовых акций, но все же заявка была сделана.
ПОЛЬША
Польский «Круглый стол» – это вообще очень соблазнительная история для несистемных оппозиционеров, желающих въехать в ворота этой системы на белом коне. В первом приближении она видится так: объединенные вокруг «Солидарности» оппозиционные силы на исходе 1980-х годов вынудили власти вступить с ними в переговоры, на которых сумели договориться о проведении демократических реформ. Уже через несколько месяцев после новых парламентских выборов Польшу возглавил некоммунистический премьер Тадеуш Мазовецкий, а силы, связанные с прежним режимом, тихо и без сопротивления «стушевались».
Но в случае польского варианта «Круглому столу» стоит понять, что эти переговоры авторитарные власти проводили с «Солидарностью». К тому времени это был всемирно известной бренд, одно появление которого в легальном поле было гарантией для оппозиционеров от постепенного разделения и растворения внутри режима. Наши оппозиционеры сопоставимым по ценности ресурсом не обладают.
К тому же, «Солидарность» была объединением, имеющим понятное руководство и авторитет в обществе. Власть могла быть уверена, что разговаривает с влиятельной структурой, договорившись с которой есть шанс решить собственные проблемы – например, обезопасить себя от уличного бунта. Наша ситуация принципиально иная и здесь – живое движение обеспечивается именно отсутствием таких признанных структур.
Наконец, стоит обратить внимание и на сами итоги «Круглого стола». Выработанная на переговорах формула перехода к демократической системе не была заведомо проигрышной для власти. Режим обеспечил себе вполне солидные «отступные»: свободные выборы проводились лишь по 35% мандатов будущего сейма. Остальные 65% заранее резервировались за «правительственной коалицией» из правящей «Польской объединенной рабочей партии» и ее сателлитов.
Свободные выборы проводились в новоучрежденный сенат, но гарантией победы оппозиции это не было. Учреждался пост президента, который, как все понимали, должен занять Войцех Ярузельский. Свободные выборы в парламент предполагались лишь через четыре года.
Конечно, и это был прогресс – до 1989 года свободных выборов не было вообще, а сами ограничения были признанием власти в собственной слабости. Но если бы все пошло так, как казалось всем участникам переговоров во время их проведения, то Польшу ждал бы четырехлетний период достаточно ограниченной демократии без каких-либо чудес. «Чудо» обеспечило на выборах польское общество, неожиданно для всех выбрав представителей «Солидарности» на все 35% возможных мест в сейме и на 99 из 100 мест в сенате. По большому счету, именно эта звонкая пощечина, полученная от общества, привела к параличу режима и сподвигла Валенсу перехватить инициативу. То есть легендарную репутацию «Круглому столу» обеспечило самое неожиданное из его последствий – тотальный проигрыш власти на выборах, где им, казалось, мало что угрожало. Надеяться на аналогичные «чудеса» на возможных российских выборах пока не приходится.
ВЕНГРИЯ
Впрочем, события революционного значения году происходили в 1989 не только в Польше. Свой «Круглый стол»,от которого ведется отсчет перехода к демократии, был и в Венгрии, но там это было принципиально другая история.
В конце 1980-х годов, когда довольно нетривиальный для социалистической системы экономический курс Венгрии все же зашел в тупик, а Янош Кадар – бессменный руководитель Венгрии после подавления восстания 1956 года – ушел в отставку с поста генсека, члены партийной верхушки начали сначала осторожные, а потом все более смелые игры за власть и популярность. А это неизбежно предполагало и обращение к обществу.
В Венгрии, в отличие от Польши, в 1980-х гг. не существовало какой-либо организованной оппозиции. Но изменение политического климата быстро спровоцировало появление сразу нескольких новых, открыто оппозиционных структур. Оппозиционная активность стала фактом повседневной жизни – теперь она не подавлялась режимом, а, наоборот, использовалась теми или иными его представителями в борьбе за лидерство.
О решающем вкладе оппозиции в падение венгерского коммунистического режима, говорить не приходится. В начале 1989 года во всех оппозиционных объединениях, бывших между собой в непростых отношениях, участвовало около 15 000 человек. Скорее, оппозиционеры могли лишь следить за тем, что происходит внутри правящей элиты, находя там тех или иных «покровителей». Известно, например, что руководитель «Отечественного народного фронта» Имре Пошгаи поддерживал хорошие отношения с «Венгерским демократическим форумом», тогда как партийные технократы Реже Нерш и Миклош Немет неформально поддерживали «Союз свободных демократов».
Ситуация изменилась, когда власти объявили о планах проведения политической реформы. В конце 1980-х гг. партийное руководство Венгрии не видело возможности и необходимости консервировать авторитарный режим. Тем не менее, большой угрозы в демократизации оно также не видело. Игнорировать оппозиционные структуры при обсуждении перемен было уже не вполне корректно, но их относительная слабость и разобщенность, казалось, делали их удобным объектом для манипуляции.
Коммунистическое руководство Венгрии на специальном заседании поручило одному из секретарей ЦК Дёрдю Фейти переговорить с представителями оппозиционных структур и найти наиболее удобных властям партнеров для консультаций. Остальные группы после этого можно было бы игнорировать, например, как недоговороспособные и маргинальные.
В этих условиях венгерские оппозиционеры сумели принять важное стратегическое решение – учредили «Оппозиционный круглый стол», в котором приняли участие все оппозиционные группы. Первоначально оппозиционеры всего лишь обсуждали между собой стоящие перед страной проблемы, но они послали властям сигнал, что если те хотят разговора, то придется иметь дело с единой структурой.
В итоге, это заставило власти согласиться с предложенными правилами игры. «Оппозиционный Круглый стол» был преобразован в «Национальный» – власти пытались прибегать к разным тактическим уловкам, например, настояли на том, чтобы в переговорах в качестве отдельной силы участвовали сателлиты правящей партии (подобное вполне возможно и в России). Это, впрочем, не принесло властям каких-либо преимуществ – оппозиционеры подчеркивали, что ведут переговоры с правящей партией и ни с кем больше. Итогом этих переговоров стало соглашение о проведении полностью свободных выборов в парламент.
Пример Венгрии показывает, что относительно слабые и разрозненные оппозиционные движения могут выиграть в серьезной политической игре – для этого следует твердо объединиться и отказаться от соблазнительных предложений сепаратных переговоров. Может ли сработать это правило в России – пока открытый вопрос. Новости о том, что неожиданно приглашенные к президенту Борис Немцов, Владимир Рыжков и Сергей Удальцов немедленно дали согласие на встречу, порождает, скорее, сомнения.
ЧЕХОСЛОВАКИЯ
Наконец, можно вспомнить и другой кажущийся чрезвычайно соблазнительным пример – «Бархатную революцию» в Чехословакии в ноябре 1989-го. Там все обошлось без «Круглых столов». Режим рухнул в результате уличного протеста. Непосредственным катализатором событий стал жесткий разгон студенческой демонстрации 17 ноября. Чешские диссидентские структуры – прежде всего, связанная с Вацлавом Гавелом «Хартия 77», первоначально не имели отношения к этим процессам.
Именно разогнанные студенты после 17 ноября взяли курс на радикализацию политических требований, поехали по стране с агитацией и начали наращивать давление на власть, что с готовностью поддержало чехословацкое общество. Российские процессы развиваются по заведомо другому сценарию, и такой массовой радикализации даже среди студентов в нашем обществе пока нет.
В Праге в 1989 году также не обошлось без переговоров. Хотя там смена режима проходила в условиях, когда структуры оппозиции и вообще гражданского общества создаются прямо на ходу. На переговорах оппозиционеров и представителей властей было условлено, что оппозиционеры будут «кооптированы» в федеральный парламент Чехословакии (а также в чешский и словацкий парламенты) вместо «утративших доверие» отдельных депутатов. Затем переформатированный федеральный парламент на безальтернативной основе избрал президентом Чехословакии лидера диссидентов Вацлава Гавела. Новые выборы парламента отложили на лето 1990 года, а всенародные выборы президента вообще не предусматривались.
Вероятно, учитывая зачаточное состояние всех политических и гражданских структур, не связанных с режимом, это была одна из немногих возможностей переформатировать власть. В этих условиях одной из гарантий последующей демократизации были убеждения и личная порядочность Вацлава Гавела, да и вообще наличие среди оппозиционеров фигуры подобного масштаба. Одно из подтверждений роли личности Гавела – пример получившей вскоре независимость Словакии, где на долгие годы установился вполне авторитарный режим премьера Владимира Мечиара.
Иными словами, быстрая революционная смена власти, какой бы «бархатной» она не была, также порождает многочисленные вопросы, которые даже в полутепличных условиях Чехословакии заставляют общество идти на выглядящие не самым демократичным образом компромиссы. Это, с одной стороны, – аргумент против стремления быть «демократом без страха и упрека» в каждом политическом шаге и жесте, но, с другой – напоминание о том, что гарантии демократизации бывают разные, в том числе, и моральные качества участников такой борьбы. В иных условиях многие компромиссы на этом пути будут казаться не слишком оправданной сделкой. Осталось узнать, какое место занимает мораль на российской политической почве.