В Абхазии 10 марта прошли парламентские выборы. На первый взгляд, их политическое значение несоизмеримо с прошлогодней президентской кампанией. Абхазия – президентская республика, в которой законодательная ветвь власти имеет намного меньше полномочий и ресурсов, чем исполнительная.
Добавим к этому тот факт, что прошлогодние выборы главы республики были внеочередными, вызванными уходом из жизни второго президента Абхазии Сергея Багапша. Однако более глубокий анализ ситуации вокруг парламентских выборов опровергает многие стереотипные представления.
Начнем с того, что борьба за депутатские мандаты в частично признанной республике была конкурентной, как никогда ранее. На выборах по мажоритарной системе 35 мест в парламенте оспаривали 148 претендентов. При этом само голосование 10 марта так и не дало окончательного ответа на вопрос о конфигурации высшего представительного органа Абхазии. Выборы по всем 35 округам были признаны состоявшимися, однако через две недели в 22-х из них состоится второй тур. В соответствии с абхазским законодательством для победы претенденту на депутатское кресло надо набрать более 50 % всех голосов. В прошедшую субботу это смогли сделать только 13 соискателей статуса народного избранника. Для сравнения, во время предыдущих парламентских выборов 2007 года повторное голосование было проведено в 17 из 35 округов.
Среди самых известных победителей первого тура в марте нынешнего года оказался лидер оппозиции Рауль Хаджимба. В свое время этот политик имел значительный опыт работы во властных структурах. В 2004 году первый президент Абхазии Владислав Ардзинба и его окружение рассматривали Хаджимбу в качестве преемника, однако данным планам не суждено было реализоваться на практике. Как бы то ни было, в 2005-2009 гг. он занимал пост формально второго человека в республике – вице-президента. Сегодня Хаджимба, лидер оппозиционного «Форума народного единства Абхазии» критикует действующую власть за отсутствие государственных инстинктов и безоглядное следование указам и советам из Москвы. Второй тур покажет, может ли оппозиционный лидер рассчитывать на нечто большее, чем выражение личной позиции. Но уже сегодня ясно, что определенная заявка на то, чтобы абхазский парламент все же стал «местом для дискуссий», сделана.
Впрочем, электоральной арифметикой итоги выборов не ограничиваются. Гораздо важнее понимание политических и психологических особенностей данной кампании. Во-первых, выборы 2012 года были первыми после начала процесса международной легитимации абхазской государственности. В соответствие со статьей 37 Конституции республики полномочия ее высшего законодательного органа составляют пять лет. Предыдущие парламентские выборы в Абхазии прошли в 2007 году, то есть за год до признания ее независимости Россией и Никарагуа (остальные признания абхазской государственности имели место в 2009-2011 гг.). После частичного признания Абхазии в ней прошли две президентские кампании. Парламент же все это время работал в своем прежнем составе, и многие политики, журналисты и даже простые обыватели считали его не вполне адекватным новым реалиям.
Во-вторых, избрание депутатов в марте 2012 года происходило при новом президенте республики Александре Анквабе. Выборы стали своеобразным тестом для него. Многие его оппоненты опасались, что новый абхазский лидер, склонный к жесткой риторике, способен к гораздо более активному использованию административного ресурса. Однако в действительности эти алармистские ожидания не оправдались. Одной из наиболее ярких черт парламентской кампании стали телевизионные дебаты кандидатов в депутаты, в ходе которых в адрес власти прозвучало много жесткой и нелицеприятной критики. В то же самое время можно отметить, что конструктивными предложениями претенденты своих потенциальных избирателей не порадовали. Слишком много было откровенного популизма и увода разговора в сторону от главного предмета парламентской деятельности – законотворчества. Стилистика многих кандидатов выглядела, как презентация программы руководителя районного звена, озабоченного асфальтовым покрытием или освещением на подведомственной территории.
Но в любом случае публичный характер дискуссии можно занести в актив кампании в целом. В конце концов, настоящий парламентский опыт приходит с годами, и его можно приобрести только посредством публичной политической дискуссии.
Ради объективности, впрочем, стоит отметить, что смена высшей исполнительной власти в Абхазии произошла только в сентябре 2011 года. Но формирование новой команды по-настоящему не завершилось еще и сегодня. В этой связи очень трудно понять, кто является представителем властной команды, а кто играет против нее. Определенные коллизии существует теперь между «старой» и «новой» оппозицией. При этом критический пафос «новых» оппозиционеров зачастую вызван не столько содержательными расхождениями с властью, сколько личными мотивами, а именно отстранением от бюрократических рычагов. Отсюда и проблематичность использования административных рычагов для продвижения того или иного кандидата.
Добавим к этому и крайне незначительное внимание к парламентским выборам со стороны Москвы. Объяснений этому два. В первую очередь, это президентская кампания в самой России, которая впервые за последние 12 лет потребовала от власти концентрации усилий в условиях социального протеста и появления реальной политической конкуренции. Кроме того, Кремль традиционно не столь внимателен к парламентским кампаниям, поскольку российская исполнительная власть зачастую автоматически переносит собственное отношение к власти законодательной на другие республики постсоветского пространства. В итоге парламент считается намного менее важным и приоритетным направлением, и на него кремлевские мастера избирательных технологий просто не тратят серьезных усилий, не в пример кампаниям по выборам президентов (взять хотя бы недавнюю историю с Южной Осетией).
В условиях абхазской кампании дополнительный ресурс кандидатам нередко обеспечивала родственная поддержка, которая также не совпадает с водоразделом по линии «власть – оппозиция». В этой связи ее трудно определить, как классический «административный ресурс». На «родственном факторе» стоит остановиться чуть подробнее. Так, на выборах своих претендентов выставили разные политические силы республики, такие как «Единая Абхазия», Компартия, «Форум народного единства», Партия экономического развития. Однако партийная принадлежность сыграла в ходе кампании второстепенную роль. Кандидаты не акцентировали на ней особого внимания. Отчасти этому содействует мажоритарная система выборов, при которой основное внимание фокусируется на личности претендента, а не на партии. Но сама мажоритарная модель стала отражением социально-культурных реалий абхазского общества, в котором родственные связи продолжают играть важную роль, а партии не имеют крепких традиций.
Таким образом, политическая интрига с абхазскими парламентскими выборами сохраняется. Окончательная конфигурация представительного органа республики еще не ясна. Вряд ли кто-то со стопроцентной уверенностью назовет кандидатуру нового спикера парламента и предскажет, каковы будут его отношения с президентской властью. Второй тур пройдет 24 марта практически синхронно с повторным избранием президента Южной Осетии. Похоже, что модели двух этих частично признанных республик будут еще менее похожи друг на друга, чем раньше.